из книги Бобровского П. О. «Русская греко-униатская церковь в царствование императора Александра I»

Цель совращения в латинство - полонизация русского населения Западной России, поддерживаемая иезуитами и польской партией Адама Чарторыйского. 

Базилиане отдавали предпочтение латыни. Славянский же язык едва находил убежище в церковном клире. Русский язык, вопреки постановлению синода 1626 г., был выведен из употребления в школах и заменен польским и в школах, и в частном быту. 

Правительство надеялось на добровольный переход в православие и не считало унию отдельным от римо-католицизма исповеданием. После Замостьского собора униатские священники должны были брить бороды, носить католические сутаны вместо ряс, предписано вводить органы, снимать иконостасы, подражать латинянам в обрядах, вводить колокольчики и приседание священника на колени, почитать некоторых латинских святых, принимать добавочные католические праздники.  Образование священников оставлялось в пренебрежении. 

Помещики грозили священникам в случае отказа от перехода на латинство отнятием прихода. Вначале совращения были единичными, потом совращались деревни, и наконец целые приходы. 

Базильяне изымали славянские книги. Орден наполнялся римо-католиками. Все важнейшие должности занимались базильянами. 

Петр Могила писал Касьяну Саковичу, отступнику от православия, что вместо серебряных икон введены полотняные. Серебро обращено базильянами себе в доход. 

Здесь говорится о привилегированном положении униатского ордена базильян и об угнетенном положении белого униатского духовенства. Многие поповичи должны были искать службы экономов, приказщиков, официалистов у ополяченых или польских помещиков, или же, при отсутствии всякого образования, обращаться в крепостных батраков. Начиналось совращение униатов в католицизм. 

Иезуиы имели с базильянами самую тесную связь

Максимилиан Маркс. Записки старика. Под редакцией Петра Глушковского, Сергея Леончика,
Адама Яскульского. - СПб, Алетейя, 2021 

Прочие мещане были белорусы-униаты; народ темный и

с крайне ограниченным кругозором, послушный, боязливый,

уступчивый, смирный, суеверный, одним словом, ничем не отличающийся от сельского своего собрата – мужичка. Как сельские, так и городские приходские священники их по умственному

развитию были не выше прихожан, ежели не брать во внимание знание требника и обрядов богослужения. Все они, обремененные семействами, жили бедно и почти с проголодью, смиренно и в полной зависимости от своих прихожан, которые как только сколько-нибудь возвышались над уровнем окружающей их среды состоянием ли, чином ли по службе, сейчас же, смотря по обстоятельствам, делались то православными, то католиками.

Одни только униатские монахи-базилиане отличались высшим просвещением. Все они по образовательному цензу были или кандидаты13 или даже магистры философии. Им передан был

поиезуитский монастырь в Витебске с состоящею при нем школой на степени гимназии. Монашенки-базилианки содержали тоже школку для девиц с курсом, близким к курсу уездного училища.

13 Кандидат (университета) – ученая степень, существовавшая в России в

1803–1884 годах, получение ученой степени кандидата приравнивается к

окончанию сегодня магистерского обучения с отличием. Эквивалентом современной степени кандидата наук была степень магистра.

Чиншевики же превратились в дворян безземельных, которые в то время в домашней жизни ничем уже не отличались от крестьян. И они, и жены их, и дети дома и в будние дни одевались также в зипуны и в лапти, а в праздники только или при посещении города мужчины надевали сапоги и серые чамарки, а женщины – чулки, черевики и платья. Какие не на есть, то роброны века Людовика XIV, то короткорукавые декольте времен революции. Замужние являлись и в чепчиках, большей частью чудной какой-то вавилонской архитектуры. Между собою говорили все они по-белорусски, только каждый хозяин звался пан, хозяйка – пани, сыновья их были паничи, а дочери – паненки. Понятно, что я, как молодой повеса, более прочих наблюдал паненок. Все они хотели говорить попольски, но это им окончательно не удавалось. Они думали, что белорусское слово, произнесенное в нос с прибавкою звука ж после р сделается польским, и потому «pies siedzi na progu» выговаривали «пенс сендзи на пржогу».

Между ними много брюнеток и даже встречаются горбоносенькие. Они пололи в огородах, ходили с граблями на сенокосы и жали в полях, как и крестьянки. Последнюю работу совершали однако же в нитяных или шерстяных перчаточках. Отправляясь, напр[имер], к обедне в ближайший костел, они шли всю дорогу босиком и только подходя к селу или городу, надевали чулки и башмаки. они шли всю дорогу босиком и только подходя к селу или городу, надевали чулки и башмаки и подпоясывались белым коленкоровым передничком. При встрече со знакомыми они низко приседали, и горожане звали их за то panienki fartuszkowe. Хотя они постоянно почти ходили босиком, а все-таки легко было заметить у них haut-pied, тогда как у всех крестьянок без исключения plat-pied .

Между тем, в конце 30 года вспыхнуло восстание в Варшаве, и полки один за другим потянулись чрез Витебск на запад. Генерал-губернатор кн. Хованский издал прокламацию к жителям Витебской и Могилевской губернии. В ней, между прочим, было сказано, что эти жители всегда были преданы России и верно служили ей, и потому он надеется, что они окажутся теперь и пребудут впредь такими же. Трудно определить, сколько правды было в этих словах и сколько проку в этих надеждах. 

Солидарности-то между помещиками польского происхождения

белорусскими крестьянами не было никакой, и последним жутко было жить на свете в настоящую минуту. Как и прежде при польском правлении Конституция 3 мая их не коснулась, и они про нее не слыхали.

В 1863 году правительство могло прочно надеяться на поддержку крестьян. Введение инвентарей, а еще более объявление об освобож

дении от крепостной зависимости привлекло их на сторону России. Притом же в 30 году поляки не пели гимнов, и слово ojczyzna 135 нельзя было изменить в pańszczyzna 136 . А и это немало значит. 

Несомненно сильнее подействовали военные песни, которые, которые раздавались и в городе на площадях, и за городом в корчмах, .

Особенно типична была песенка: «Идем Польшу разорять», которая, начиная со второго стиха, вся состояла из непечатной ругани, хотя в ней было 6 или 7 куплетов по шести стихов. Брань и угрозы панам, паннам, а более всего несчастным паненкам сыпались градом с присвистом, прищелкиванием и особенным усилением трескучего звука рр. 

Угрозы эти, однако же, к чести русских солдат, оставались тогда только угрозами, и никто не мог предвидеть, что чрез 33 года после они приведутся в исполнение в имении графа Моля и притом не грозными солдатами, а безответственными белорусскими мужичками. Sic, tempora mutantur 138 . 

Возвращаясь из экскурсии в Городецкий уезд, в верстах семи или восьми от Витебска, у сельца Лужесно, я был остановлен целою массою народа, столпившегося у корчмы, стоящей при дороге, по обыкновению, возле церкви. – Что это такое? – спросил я. – А приехали переворачиваць, – отвечали мне. «Посмотрим, как это переворачивают», – подумал я и заехал в корчму, оставил в ней лошадь с возчиком, отправился к церкви, пробираясь сквозь густую толпу крестьян и крестьянок, подошел к ней и вот что увидел. 

Дверь церкви отперта, на паперти аналой и тут же хлопочут исправник, становой и губернаторский чиновник особых поручений. Все в мундирах, при шпагах и в треуголках. Тут же был и узнавший меня предводитель дворянства Н.О. Энько, но в качестве помещика и не в форме. 

 камилавке и епитрахили с причетниками вышел из церкви протоирей, и треуголки и шапки полетели с голов. Началась проповедь на церковно-славянском языке, которую и в десятой части не поняли исправник и его чиновники, а ни бельмеса не смыслили остальные слушатели. Красноречиво, цветисто и восторженно говорил проповедник, и чего он только не наговорил, не собрать всего и в три короба! 

Вот римская ересь, яко блудница, пляшет под звуки домрей, накрей и сопелей: вот волхвы ее остригли власы, сбрили брады, отметали рясы, иже носил сам Спаситель, и чтобы затереть всякое воспоминание о Нем, перестали складывать персты во святое имя Его! Чудна была проповедь, а еще чуднее окончание ее: «О, вы, агнцы, возвращающиеся на лоно призывающей вас матери вашей церкви, идите одесную; вы же, козлища, остающиеся в смрадных гресех своих, и во власти сатаны и аггелов его, вступайте ошую!» Чиновники и причетники бросились объяснять мужикам и бабам этот эпилог христианского поучения. Толпа заволновалась и устремилась сперва кто вправо, кто влево, но вскоре все слева, как отраженная волна, отбросились обратно и устремились за правыми. Налево в незначительном отдалении стояли два воза с розгами, а при них несколько полицейских сотских и десятских с блестящими бляхами на фуражках; 

а одесную – две бочки утешительнейшей сивухи! Проповедь возымела полный успех, и обращение совершилось мирно и полюбовно. 

Дворяне, большею частью помещики, делились на две секции

польскую – преимущественно католическую, и русскую – большею частью православную. К первой, многочисленнейшей, принадлежали потомки прежних землевладельцев с польскими фамилиями, языком и образом жизни. Все они были завзятые монархисты, приверженцы последнего короля и преданны душою Тарговицкой конфедерации. Все они притом же были (за небольшим исключением воспитанников Виленского университета, и то, большею частью медиков) учениками иезуитов, которые не могли простить Польше свое изгнание из пределов ее и лишение огромнейших поместий, перешедших в ведение Эдукационной комиссии

« Двадзесце пенць батов (батогов)!» – выкрикивал поляк в ярости, и бедный белорус смиренно и со стоическою апатиею получал это количество! Жалованные помещики и присылаемые ими из России управляющие, чувствуя свое преимущество, никогда не выходили из себя, не унижались до неприличного крика, а хладнокровно и повелительно приказывали отсчитывать провинившемуся по сотне, другой и даже третьей плетей. Порядки! Что и говорить? 

Обе губернии причислялись к Виленскому учебному округу, и в училищах преподавание шло на польском языке; а кроме гимназий и уездных училищ были еще городские, на степени гимназий, и сельские, на степени уездных училищ, при католических (пиарских) и униатских (базилианских) монастырях. 

Царские указы, литовский статут и магдебурское право при всем их противоречии совмещались как-то чудным образом. Гражданское судопроизводство шло по литовскому статуту и магдебургскому праву; и  во втором департаменте (гражданской палате) и в ратуше (думе) говорились адвокатами, при стечении публики, обвинительные и защитительные речи;