Сообщения
Возникает вопрос: чем отличается древнерусский язык от церковно-славянского. Одно и то же это или нет? Существует мнение, что это дно и то же. Однако, скажем так, не всякий церковно-славянский язык является древнерусским, в котором выработались свои особенные черты. Древнерусский язык имел целый ряд черт в фонетике, морфологии, синтаксисе, лексике, отличавшие его от классического старославянского языка IX-X веков. Стоит добавить, что в ходе своего исторического развития русский язык приобретал свои особенные черты, в том числе диалектные, свойственные для отдельных регионов Древней Руси, и количество отличий от книжного старославянского языка возрастало. В этом сообщении нет цели дать исчерпывающий список таких отличий, а лишь некоторые, которые показались важными.
По книге Черных , Историческая грамматика русского языка.
Наши древнерусские книги, памятники к н и ж н о й письменности XI — XIV вв., в своем большинстве представляют собой произведения литературы церковно-богослужебной (евангелия, псалтыри, служебные минеи и пр.) и церковно-учительной и написаны главным образом на старославянском языке, хотя и подвергшемся уже некоторому воздействию со стороны народной восточнославянской речи. Памятников древнерусской книжной литературы светского характера, представляющих особенный интерес для исторического изучения русского языка, сохранилось очень немного1. Сюда относятся такие литературные произведения, как летописные своды, „Русская правда", сочинения Владимира Мономаха, „Слово о полку Игореве", „Моление Даниила Заточника", описание путешествий и др.
1 По данным Н. К. Никольского (1902), из 708 пергаменных книг XI—XIV столетии 470 являются-богослужебными, остальные (не меньше 218)— богословскими и церковно-четьими (прологи, палеи, четьи-минеи и т. п.). Только .около 20 не имеют прямого отношения к церкви, к религии.
Изучая именно эти письменные памятники, акад. С. П. Обнорский пришел к выводу, что литературный язык в Киевском государстве "сложился в своих существенных чертах еще до крещения Руси на народной восточнославянской основе. К сожалению, ни одна из упомянутых рукописных книг на собственно древнерусском литературном языке не сохранилась в подлиннике. Все они дошли до нас в позднейших списках, на языке, уже подвергшемся при списывании известной переделке в духе усиления старославянских элементов языка
Что касается произведений деловой, актовой письменности древней Руси (главным образом грамот: дарственных, вкладных, духовных, договорных, судных, купчих и т. д.), то они почти всегда писались на языке, очень б л и з к о м к народной разговорной речи той или другой древнерусской области, той или другой местности, потому что этого требовало содержание и самое назначение документа. Следует, однако, учитывать их небольшой объем и малоподвижную структуру, изобилующую застывшими, трафаретными стилистическими формулами, почти без изменений передававшимися из поколения в поколение. Еще ближе к разговорной речи язык разного рода частных писем, расписок и т. п., вроде новгородских грамоток на бересте, являющихся простой записью просторечия.
очень рано, еще до того, как в древней Руси стала распространяться письменность на старославянской основе, повсеместно в восточнославянской речи сочетание ие, вследствие отпадения и 1 и диссимиляции начального е(э)се(э) в следующем слоге, изменяется и гласный е (э) в начале таких слов, как есень (из иесень). Он был вытеснен гласным о: осень, олень
и пр. То же произошло и в слове иединъ, хотя на этот раз в следующем слоге имелось и, другой гласный, но также переднего ряда. В памятниках древнерусской письменности слова вроде осень
и др. с начальным о встречаются уже с XI в. Так формы одиному, одиною отмечены в Изборнике Святослава 1076 г.; слово одинъ встречается в Архангельском евангелии 1092 г., озеро —
в Минее 1097 г. и других древних книгах; в Мстиславовой грамоте около 1130 г. имеется выражение „осеньнѤѤ полюдиѤ". И т. д.
1 Как свидетельствуют письменные памятники древнерусского языка, и в начале слова исчез, отпал не только перед е, но также перед у (в сочетании иу). Поэтому старославянскому югь в древнерусском соответствует угъ, старославянскому юн-ыи —уный и т. д. Ср., например, в Минее 1095 г.: уноша, угъ и др. В современном русском языке мы произносим эти слова но-старославянски,
Как известно, в старославянском языке носовые гласные о и е обозначались в кириллице буквами Ѫ и Ѧ , т . е. юсами большим и малым: зѪбъ, сѪдъ, лѪкавъи, несѪ, пѦть, Ѩзыкъ и т . д . Э т и ю сы были механически переняты и древнерусскими книжниками, но употреблялись неправильно вместо зѪбъ, по большей части, ставили оу или ꙋ, а вместо Ѧ иногда писали а, Ꙗ.
Некоторые гласные не были возможны в начал слова и слоги: не только ы. которое неозможно в начале слова и слога и в современном русском языке, но также а и е (э). Дело в том, что перед начальными а и е, если эти гласные сами по себе не являлись односложными с л о в а м и (союз а, местоименный элемент е (э)\ ср. наше э-тот, в говорах э-вот, э-столько и т. д.), очень рано развился j (йот) или и (неслоговое и). Так, вместо более раннего агнę (ягнёнок), ср. в латин. agnus, ст.-сл. агньць
установилось произношение с начальным Ja: ягнę, откуда: ягня, ягнёно
О сходстве восточнославнскх языков
Это сходство в особенности становится ощутимым, когда в о с т о ч н о с л а в я н с к и е языки мы начинаем сопоставлять со славянскими языками других групп. Так, например, все восточнославянские языки (русский, украинский и белорусский) с давнего времени отличаются такими ф о н е т и ч е с к и м и особенностями, как:
1) „полногласие**, т. е. наличие сочетаний оро, оло, ере, ело в определенной группе слов, которые в д р у г и х с л а в я н с к и х я з ы к а х произносятся с сочетаниями или* ра, ла , рѣ, лѣ, или ро, ло , ре, л е и пр. Например: город, голова и т. д. при: град, глава и пр. в сербском, при hrad, hlâva в чешском, при: gród, głowa и пр. в польском и т. д. (см. § 33
2 ) употребление начального о в таких словах, как один, осень, озеро и др., которые в зарубежных с л а в я н с к и х я з ы к а х произносятся с начальным е ( = je), например в сербском: jедан, jecen, jезеро и пр., в польском: jeden, jesień, jezioro и пр
(см. §32)
3) изменение общеславянских mj, кт ' в ч и dj в ж: свеча (из свѣтjа), межа, вижу (из видjç) и т. д. Иначе в других славянских языках. Ср. в сербском: cвеha, меhа, в словенском sveča, meja, в польском: swieca, miedza, widzç и т. д. (см. § 35)
4) одинаковое во всех восточнославянских языках отражение сильных ъ и ъ в виде о и е: сон (из сънъ), день (из дьнь) и пр. Ср. в сербском: сан, дан, в польском: sen, dzien ( = дзень), в болгарском: сън, ден и т. д. (см. § 43);
5) произношение числительного 7 в виде семь, без д, которое сохраняется в этом слове во всех других славянских языках: сербском седам, польском siedem и т. д. И некоторые другие.
В м о р ф о л о г и ч е с к о м отношении:
1) распространение окончаний -ам, -ами, -ах за счет исконных окончаний дательного, творительного и предложного пад. мн. ч. в склонении существительных: вместо по мѣстомъ — по местам, вместо въ городѣхъ — в городах и т. д. (см. § 75); в других с л а в я н с к и х языках это явление получило слабое развитие (польский) или вовсе отсутствует;
2 ) возникновение о б ще й формы для всех трех родов в им.-вин. множественного числа родовых слов: новые, синие, те, мои, они и пр.; в д р у г и х с л а в я н с к и х я з ы к а х полностью или частично (польский) сохраняются старые формы мужского, женского и среднего рода или мужского и женского рода (см. § 80);
3) исчезновение кратких (энклитических) местоимений ми, ти, си, mę, тę, cę (см. § 83), сохраняющихся в зарубежных с л а в я н с к и х я з ы к а х ;
4) сохранение личного окончания -ть (на севере -т ) в третьем лице глаголов наст, и буд. вр.; в д р у г и х с л а в я н с к и х я з ы к а х оно отсутствует; в сербском: (он) плете, види; (они) плетуt
виде и т. д. (см. § 97);
5) устранение связки (глагол есмь, ecu и пр.) в перфекте, сохраняющейся в том или ином виде в д р у г и х с л а в я н с к и х я з ык а х . Русскому (и украинскому, и белорусскому) я пил соответствует, например, в болгарском: пил съм, в сербском: пио сам, в польском: рiłem(из пилъ есмь и пр.) (см. § 1 0 0 ). В общем можно сказать, что в морфологическом и вообще
грамматическом отношении восточнославянские языки в целом
сохраняют гораздо меньше старины, чем другие славянские
языки.
В л е к с и ч е с к о м отношении русский, украинский и белорусский языки также обнаруживают много сходства. Имеется немало слов, широко распространенных в восточнославянских языках,
причем по большей части с д а в н е г о времени, но больше нигде в других славянских языках неизвестных. Например: семья, в украинском сім’я, белорусском сямья (ср. в польском: familia,
rodzina, в чешском: rodina, в сербском: фамилиjа и пр.), хороший (ср. в польском: ładny, dobry, piçkny), дешёвый, в украинском: дешевий (ср. в польском: tani, в чешском: lacinÿ, Іеѵпу и
т. д.)., ковш, по-украински: ківш, по-белорусски: коуш (ср. в польском: czerpak, в чешском: nabëracka, т. е. то, чем набирают, и т. д.), собака, в украинском — мужского рода: мій собака; в других славянских языках это значение передается словами, соответствующими нашему пес: серб, пас, польск. pies', по-болгарски „собака*' — куче и т. д. К этой группе слов относятся
также: сорок и девяносто (во всех других славянских языках
понятия 40 и 90 выражаются словами, восходящими к четыре{и)
десяти и к девять дес^тъ (см. § 91). Далеко не все явления, объединяющие теперь восточнославянские языки, восходят (как, например, полногласие) к доисторическому периоду. Некоторые из них получили развитие в историческую эпоху, в более или менее позднее время. Например, изменение сильных ъ, ь в о, е: сон, день и пр., распространение
окончаний -ам, -ам и, -а х и др. То же самое можно утверждать
и относительно некоторых общих явлений в лексике.
ю ж н о с л а в я н с к и м и языками русский имеет такие
общие черты, как:
1) наличие „вставочного" л ' (I epentheticum) в положении после губных в таких случаях, как земля (из земja), капля, сабля, люблю (из люб'іо) и пр. Ср. в сербском: згміъа, капіьа (но
болг. земяі) и пр. В западнославянских языках / epentheticum в этих словах отсутствует; в польском: ziemia (= зём я), lubie, ( = любе, = люблю) (см. § 36);
2) изменение первоначальных сочетаний кв, гв в цв, зв перед ѣ в таких словах, как: цвет (из квѣтъ), звезда (из гвѢзда) и пр. Ср. в сербском: цвет, звезда. Также в болгарском и словенском. В з а п а д н о с л а в я н с к и х языках этого изменения не произошло: в польском: kwiat ( = квят), gwiazda ( = гвязда), в чешском: kvët, hvëzda и пр. (см. § 37);
3) утрата т и д в сочетаниях т л, д л во многих словах вроде: молить (из модлйти), но в польском: modlic (= модл'іщч’)\вроде: сало, вел, плел и т. п., ср. в сербском: сало, вео (из вел), плео (из плел), но в польском: sadlo, wiôdl ( = вюдл), plotl. В з а п а д н о с л а в я н с к и х языках изменения т л , дл в л не произошло (см. § 38).
К этому следует прибавить еще некоторые общие явления в л е к с и к е . Так, слово коровай употребляется не только в восточнославянских, но и в ю ж н о с л а в я н с к и х языках, конечно,
с сочетанием р а (например, в сербском в форме крйвал), и совсем чуждо з а п а д н о с л а в я н с к и м языкам. Также и некоторые другие слова: пир при сербском пир, словенском ріг, отсутствующее, однако, в з а п а д н о с л а в я н с к и х языках, например, в польском: gody ( = годы), uczta ( =учта)\ далее: соты (из съти, им. ед. сътъ)\ ср. в сербском: cam, в словенском: set или sat, но в з а п а д н о с л а в я н с к и х : в польском plaster miodu, в чешском vostiny и т. д.
§26. С з а п а д н о с л а в я н с к и м и языками русский язык имеет такие общие (с доисторической эпохи) черты, как: начальные сочетания ро, ло в определенной группе слов: ровный, рост, приставка роз- (розвальни, россыпи и пр., на севере: розбойник и т. п.), лодка, локоть и пр. Ср. в польском: rowny, roz-(rozbojnik), lodka, lokiec ( = локец'1’) и пр. В ю ж н о с л а в я н с к и х языках эти слова начинаются с сочетаний ра, ла. Например, в сербском: равна, раст, лаhа ( = ладжя — „ладья"), лакат (см. § 34). Особо следует упомянуть о некоторых других явлениях этой же группы, в п р о ш л о м общих для языка всех восточнославянских племен, но в н а с т о я щ е е в р е м я уже не характерных для собственно русского, (великорусского) языка:
1) окончание -ѣ в род. ед. и им.-вин. пад. мн. и. в склонении существительных типа земля и вин. мн. ч. в склонении существительных типа конь: изъ землѣ, (вижу) конѣ. Ср. в украинском: землі {<^землѣ), вишні и пр., коні и т. д. Ср. в польском:
ziemie (им.-вин. мн. ч.), konie. В ю ж н о с л а в я н с к и х языках этому ѣ в прошлом соответствовало ç (носовое е, в старославянском a : kona, зелыл), которое потом изменилось в е\
2) формы дат.-предл. ед. ч. с гласным о: тобѣ, собѣ. В русском языке они теперь известны только в говорах. Эти формы, совсем неизвестные в ю ж н о с л а в я н с к и х языках, являются
нормальными в з а п а д н о с л а в я н с к и х (см. § 83). И в л е к с и ч е с к о м отношении восточнославянские языки имеют немало о б щ е г о с з а п а д н о с л а в я н с к и м и . Так, например, слова пирог, правый (например, о руке), пыль и др., употребительные в западнославянских языках в такой же мере, как и в восточных, не известны в ю ж н о с л а в я н с к и х языках. Вместо пирог (польского pirog, чешского piroh) южные славяне,
например сербы, говорят: колач или пита, болгары: млин или тоже пита; вместо правый (о руке) сербы говорят деснй, болгары — деден; нашему пыль в сербском и болгарском соответствует
слово прах (или в сербском: прашина), тогда как в з а п а д н о - с л а в я н с к и х языках это слово известно (в польском: руł, в чешском: руі, в значении ,,пыльца“). 6
третьему склонению: воевода ( т в е р д о г о различия), судья ( мя г
кого). Но главным образом' по этому склонению изменялись
существительные женского рода твердого и мягкого различия:
сестра, вода, земля, свинья. Все эти существительные мужского
и женского рода склонялись одинаково. В родительном ед. ч. они
оканчивались на -ы —в твердом различии, на -ѣ (в старославян-
В III склонении в мягком различии именительный ед. в
древнерусском языке, кроме обычного окончания - а(-я), имел
еще другое окончание -и, употреблявшееся после суффиксов -bj
Çl> и),-ы нк. судьи (по-старославянски: сѪдии))суди (ср.„суди нѣкый“
в Остромировом евангелии), кънягыни, бо(л)ярыни, государыни и т. п.
Форма родительного на -ого, -его в памятниках письменности
появилась позже других форм (на -оѣ, -ou, -ому и пр.). Например, в „Слове о полку Игореве", как правило, употребляется
старославянская форма на -аго, -яго. Старейший случай формы на -ого отмечен в надписи на чаре князя Владимира Давидовича до 1151 г.: „івеликого князя“. Позже она встречается в смоленской грамоте 1229 г. и др.
Форма дательного-предложного ед. личного местоимения 2-го л.и возвратного в народном древнерусском языке с дописьменного
периода по большей части употреблялась с о после т: тобѣ,
собѣ. Ср. собѣ уже в новгородской Минее 1096 г. Но была известна и форма с е: тебѣ, себѣ. С течением времени форма с е,
поддержанная книжно-литературной традицией (в старославянском языке не было формы с о), получила большое распространение и вытеснила старую форму с о во многих говорах, в частности в языке Москвы и московской письменности к началу XVII
218
столетия. Ср. еще в Судебнике 1550 г.: „собѣ посулъ увозметъ",
„скажетъ на собя“. 1
личного местоимения: и, ю(<0<?)> е (вин. ед.; по-старославянски:
и, Ѭ, Ѥ), ѣ, ѣ, я (вин. мн.; по-старославянски: Ѩ, Ѩ, я), нередко
родительному: его, еѣ, его (ед.), ихъ (мн.). Так, в „Повести временных лет“: „взяша и (его) в лодью“, „учашеть и (Владимира)
мати (Ольга) креститися“; .. .„и принесоша я" (деревлян; старославянское іа) ...„ врину'ша е ( = іе из ѣ) въ яму“; (-их); „побегоша
людье... и повелѣ Ольга имати е ( = iе из ѣ)“ и т. д.
После предлогов, оканчивавшихся на гласный: въ, на, при
и др., форма вин. ед. м. р. была нь: въ (во) нь и т. д. Например,
в „Повести временных лет“: „и вступи во нь душа“ (6605 г.), там
же: „взложи на нь“, „иду по нь“ и т. п. Ср. старосл. въ нь««-/*>).
Новая форма винительного в письменных памятниках появилась в XII—XIII столетиях. Особенность этой/ формы винительного (равной родительному) заключается в том, что она употребляется независимо от того, идет ли речь об одушевленном предмете или о неодушевлённом: вижу его (волка, стол и т. д.).
Из этих старых родовых форм винительного падежа в севернорусских говорах (северо-западных, поморских и др.), в разговорной речи и в фольклоре уцелела форма вин. ед. ж. р. ю (после
предлогов: ню). Например, в „Онежских былинах" по записи
А. Ф. Гильфердинга: „целовал ю во уста во сахарнии", в песнях,
записанных П. И. Рыбниковым: „он ю (поленицу) надвое порозррвал“; „на ню (супротивницу) красное солнышко не оппекёт...“; в
былинах новой записи (советского времени): „добру-молодцу-богатырю| ю (т. е. силушку) не объехать-то на добром кони" (Былины
М. С. Крюковой).
ед. ж. р., кроме обычной, народной по происхождению формы
её (из еѣ), была употребительна еще форма ея (из старославян- ,
221
ского ѤѨ). Например, у Пушкина: „На крик испуганный ея | Ребят дворовая семья | Сбежалась шумно.. („Евгений Онегин'*, VII)
продолжали употребляться в книжно-литературном и канцелярском
языке по крайней мере до половины XIX столетия. Впрочем,
в и р о н и ч е с к о м употреблении они возможны и в наши дни:
„сш неугомонный политикан", „сие от нас не зависит" и пр.
речи они были утрачены одновременно, с формой именительного
ед. (и им. мн.: си, сѣ, ся\ старослав. си, сиѨ, си).
Что касается местоимения каждый, то оно появилось сравнительно поздно. В древнерусских (и в старославянских) памятниках оно имеет Другое образование и другое склонение: къжьдо
. ^жождо (безизменения породам) или кыижьдо£>коиждо), каяжьдо, коежьдо. В обоих случаях изменялась только первая часть сложения; в первом: когожьдо, комужьдо и т. д. Например, в „Повести временных лет“: „обѣДаша.... кождо с бояры своими" (под .6580 г.), в Новгородской I летописи по Синод, списку: „вой... приде кождо въ свояси“ (под 6732 г.). Раньше, чем форма каждый, в письменности появилась форма кажный (в „Книге о ратном строе" 1647 г., 207 об.). Но в XVIII в. местоимение каждый (сначала наряду с кождый) встречается уже нередко.
егоже и т. д. Например, в сочинениях Владимира Мономаха: „еэ/се
умѣехь, то забудеть, а егоже не умѣеть, а тому ся не учить",...
„принуди мя сынъ твой, егоже еси хр(ес)тилъ...“ и т. д.
Если это местоимение и употреблялось в разговорном древнерусском языке, то оно рано вышло из обихода, задержавшись в
книжно-литературном языке, в связи с укреплением и усилением
церковнославянских элементов в языке нашей письменности после
„второго южнославянского влияния".
нетематические глаголы
В старославянском языке был в употреблении еще пятый
глагол с окончанием -м ъ в 1-м л. ед. ч.: имамь (инф. им ѣ т и).
Знают основу има- и современные инославянские языки. Но нет
необходимости думать, что этот глагол, вообще говоря, нередкий
в нашей древнейшей, особенно церковной письменности, являлся
достоянием не книжно-литературного языка древней Руси, а разговорного V
Что касается форм спряжения этого глагола, употреблявшегосяглавным образом как вспомогательный, то следует отметить, что
на древнерусской почве, примерно с XIV — XV вв., после падения
глухих, мало-помалу входят в употребление новые формы первого
лица в единственном и во множественном числе: есми (в единственном) и есме (во множественном). Форма есме возникла, по-
245
видимому, на северо-западе (окончание ме). Позже произошло ее
распространение на севере и в среднерусских говорах, причем
она стала произноситься есмя. Так, например, в „Хожении** Афанасия Никитина, начиная с первых листов: „и поехалъ есми с ним“,
„и пришелъ есми в Гурмызъ, а в Гурмызе былъ есми мѣсець", но:
„и шли есмя моремъ**, „и Сарай и Берекезаны проехали есмя доброволно"; „и выехали есмя в Бузань рѣку** и т. д., как правило.
Так же в памятниках московской приказной речи XVI—XVII вв.
Это новообразование (сначала ограниченное в территориальном
отношении) было вызвано, возможно, отвердением губных на известных участках древнерусской территории и, вследствие этого,
совпадением формы первого лица единственного числа (есмъ^>
есм’ — есм) с формой первого лица множественного (есмъ ]> есм).
Постепенно оно. распространялось и на говоры без отвердевших
губных в конце слова. Могло произойти отвердение м и только
в есмь (в положении после согласного).
числительные
Форма дъвою встречается в старославянских рукописях, но современные славянские
языки, и в том числе русский, и их’ письменные памятники
свидетельствуют о' том, что она была рано вытеснена формой
дъву. Впрочем, форма двою (из дъвою) изредка встречается и в
древнерусской письменности: в Смоленской грамоте 1229 г. (А):
„от двою капию" („капь" — мера веса), вплоть до XVI в. Она до
сих пор сохраняется в таких образованиях, как двоюродный.
третье лицо глаголов настоящего времени и их окончания
3-м л. ед. и мн. древнерусский язык знал только мягкое окончание -т ь : / несет ь, колет ь, пиш ет ь, п роси т ь, го во р и т ь;
несут ь, колю т ь, п и ш ут ь , просят ь, говорят ь. Так же и у нетематических глаголов: ѣ ст m, д а ст ь , вѣ ст ь 1, ѣ дя т ь , д а д у т ь , вѣ д я т ь, с у т ь . Так во всех древнейших наших памятниках письменности, начиная с Остромирова евангелия. Между тем в старославянском языке обычным окончанием 3-го л. следует считать -т ъ : несетъ и пр., в частности: естъ и сѪтъ, хотя в некоторых
памятниках известно и -т ь .
В наши дни мягкое окончание -т* (из -т ь ) является характерной чертой южнорусских (южновеликорусских) говоров, а
также украинских и белорусских в целом, тогда как в севернорусских и среднерусских говорах обычным окончанием 3-го л.
ед. и мн. ч. можно считать -т (твердое): севернорусск.: н есёт ,
н есут ; просит , п рося т ; ест , едя т и т. д.; южнорусск.: несёт ъ
(или н и сёт ъ , нясе и т. д.), н я с у т ь ; п р о си т ь, п росю т ь; е с т ь ,
едуть и т. д. Правда, на севере, главным образом в заонежских
говорах, известно и мягкое -т , но только в форме 3-го л. мн. ч.
у глаголов первого спряжения: н есут ъ, и гр а ю т ъ , но: говорят .
Аорист
Тот аорист, который употреблялся в древнерусском языке,называется сигматическим — от греческого слова „сигма" (название буквы с). Полагают, что согласный с некогда являлся суффиксальным элементом (впоследствии примкнувшим к флексии),
с помощью которого образовывался сигматический аорист сначала во всех своих личных формах. Это с еще в историческое
время сохранялось (как элемент флексии) в таких формах аориста,
как: несо-сте, писа-сте, проси-сте и пр. (с окончанием -сте
вместо -те) и т. п. Но в некоторых формах аориста (J-е л. ед. ч.
и др.) с очень рано, еще в доисторическую эпоху, изменился
в х , сначала при строго определенных фонетических условиях (после
к / р , а также и, у долгих, кратких или неслоговых, не перед
т , п, к): рѣк-с-ъ^>рѣк-х-ъ^>рѣ-х-ъ; би-с-ъ^>би-х-ъ и т. п.,
а потом, по аналогии, и в других случаях: писа-хъ и т. п. В 3-м л.
мн. ч. вместо xç получилось ше,, откуда потом на древнерусской почве: т а.
употреблялся еще простой аорист, совсем другого типа, чем сигматический. В древнерусском языке, в народной речи, в живом
употреблении в XI—XII столетиях простого аориста уже не было.
В древнейших наших рукописях встречаются только единичные
случаи -таких образований, попавшие туда из старославянских
оригиналов. В Остромировом евангелии сюда относится единственный пример: възможете — 2-е л. мн. ч. от простого (несигматического) аориста: възмогъ.
Во множественном числе аорист имел окончания: 1-е л.
-хомъ, 2-е лі -сте, 3-е л. -ша, из шę (по-старославянски -шя)
согласных, сближающего древнерусский язык с чешским языком,
где эти формы и до сих пор употребляются: nesa, reka, moha
и пр., то происхождение его остается пока неясным. Нужно
было бы ожидать такого же ы, как в старославянском языке.
Но, как полагают, на восточнославянской почве, в связи с изменением ç^> ’a и появлением таких образований, как коля, прося
и пр. (возможно, еще до появления письменности в древней
Руси), под влиянием этой формы им. ед., причастия действ, залога
наст. вр. глаголов I класса получили новое окончание -а (вместо -ы) в таких случаях, как: пека, мога и далее: неса, ида и пр.
Примеры этой новой формы иногда встречаются уже в древнейших памятниках, например в новгородских Минеях 1096 г.:
27 9мога\ 1097 г.: зова, жива (ст.-сл. живы). Сц. в I Новгородской
летописи по Синод, списку: „приела послы... река тако“ и т. п.
Эта форма долго держалась впоследствии. Ср. в ростовском
„Житии Нифонта“ 1219 г.: „вълкъ прида распудить ы“, 362 и др.
Она еще является нормальной формой в Москве в XIV столетии.
Иван Калита начинает свое завещание словами: „Се язь... пишу
д[уше]вную грамоту ида във орду.. Но к XV в. и в Москве,
и вообще в русском языке форма на а была вытеснена' формой
на ’а (я), с п р е д ш е с т в у ю щ и м м я г к и м согласным (т. е.
неся вм. неса и т. п.). Первые примеры ее употребления в письменном языке начинаются с конца XIII в. К пережиткам старой
формы на а следует, отнести такие севернорусские формы, как:
гляда (=кажется; Вологод. обл. и др.), не смога (= невмочь;
Пошехонье); и в поговорке: „кто кого смога, тот того в рога“.
Следует, однако, помнить, что в древнерусском языке образования вроде неса^>неся, несучи; коля, колючи; прося,
просячи и Т. п. сначала не имели значения деепричастий. Это
были п р и ч а с т н ы е формы со значением: несущий, несущая,
несущее; колющий и т. д., изменявшиеся по родам, числам
и падежам. Как же они изменялись? Они изменялись в к о с
в е н н ы х падежах так же, как краткие прилагательные с мягкой основой типа синь, синя, сине.
Так, или иначе, в актовом языке древней Руси, сравнительно хорошо отражающем особенности живой восточнославянской речи, с XII в. в качестве нормальной формы прошедшего времени употребляется перфект. И только как исключение иногда встречается аорист. Так, в новгородских грамотах XIV—XV столетий:
„се доконча князь“ (1318 г., 1373 г.); „повелѣхо(м) судъ дати“
(1471 г.); „се приехаша... посадники" (1471 г.) и др. В северодвинских грамотах XV в. еще встречаются отдельные формы
аориста в определенных словосочетаниях, имеющих характер
юридической формулы: „се дахъ“, „се заложи Уласей Степанович", „се купи игуменъ Василеи", „и Савка рче (=рече, сказал)",
„и посадники испросиша“ и'т. д., причем иногда вместо единственного числа оказывается множественное, и наоборот: „а даша Иван Семеновичь" (№ 95); „и да Константине и его братья"
(№ 80)
Имперфект
Д р е в н е р у с с к и й имперфект и по своей основе, и, отчасти, по своей флексии, в некоторых отношениях отличался от с т а р о с л а в я н с к о г о . Как известно, в с т а р о с л а в я н с к о м
языке имперфект, как правило, образовывался путем присоединения к основе (инфинитива) окончаний -хъ (1-е л. ед. ч.), -ше
(2-е и 3-е л. ед. ч.), -х омъ (1-е л. мн. ч.), -шете (2-е л. мн. ч.),
-лгд (3-е л. мн. ч.), - х овѣ (1-е л. дв. ч.), -ш ет а, -шете (2-е
и 3-е л. дв. ч.), но не прямо,к основе, а при помощи суффиксального элемента: или ѣа, если основа оканчивалась на согласный звук: 1-е л. ед. ч. нес-ѣа-хъ, 2-е л. ед. ч. нес-ѣа-ше
(инф. нес-ти) и т. е., или аа, если основа оканчивалась на гласный звук и, который при этом (еще в эпоху общеславянских языковых переживаний) изменялся в у и оказывал соответствующее воздействие на предшествующий согласный: 1-е л. ед. ч.
нош-аа-хъ (из nocj-aa-хъ, инф. носи-ти), рожд-аа-хъ (инф. родити), купля-ахъ (инф. купити).
Вместо ѣа (у глаголов типа несу) в положении после задненебных согласных, которые при этом (в эпоху общеславянских языковых переживаний) изменялись в шипящие, также оказывается аа [в связи с изменением ѣ (здесь из ё) после шипящих в а]. Например: (азъ) мооюаахъ (инф. мошти, из мог-ти).
Если основа (инфинитива) оканчивалась на гласный (а, ѣ), то в качестве суффиксального элемента употреблялось одно а:
1-е л. ед. ч.: писа-а-хъ (инф. писа-ти), видѣ-а-хъ (инф. видѣ-ти).
От основы настоящего времени: 1-е л. ед. ч. ид-ѣа-хъ (наст. вр.:
258
ид-о). С ѣа образовывался имперфект также от быта: 1-е л.
ед. ч. бѣахъ, 2-е л. ед. ч. бѣаше и т. д.
Так обстояло дело в с т а р о с л а в я н с к о м я з ы к е .
В д р е в н е р у с с к о м же:
1. Вместо суффиксальных элементов ѣа, аа (после твердых и после мягких согласных) обыкновенно (даже в книгах церковных жанров) имеется одно а, в результате ассимиляции и стяжения гласных: 1-е л. ед. ч. нес-я-хъ, пис-а-хъ, вйд-я-хъ, им-я-хъ,
нош-а-хъ, прош-а-хъ, рожахъ, купляхъ, можахъ, идяхъ и т. д.
Правда, в Остромировом евангелии на 573 нестяженные формы приходится только 54 стяженных, но в других памятниках стяженные формы часто господствуют.
2. Вместо окончаний 2-го л. мн. ч. -ш ет е, 2-го л. дв. ч.
-шета и 3-го л. дв. ч. -шете наблюдаются -сте (2-е л. мн.),
-ста (2—3-е л. дв.): вы несясте, она (двое) идяста, (очи) видяста и пр. Правда, из этого правила в некоторых наших древнейших рукописных книгах имеются исключения.
3. В 3-м л. ед. и мн. ч. нередко имеется вторичное( окончание -ть, занесенное из соответствующих форм настоящего времени. Сначала оно появилось на юге Киевской Руси, но вскоре получило широкое распространение в древнерусском языке. Оно
нередко встречается в „Повести временных лет“: „Володимѣръ... чтяшеть ю акы матерь“, „руцѣ съвязывахуть11 , „гвозди железный посреди главы въбивахуть имъ“ и т. п. Ср. в „Слове о полку
Игореве“: „не лѣпо ли ны бяшетъ“ (тъ вместо ть)\ (о Бояне) „помняшеть бо“, „тогда пущашеть“, „растѣкашется мыслию“, „ратаеве ткахуть11, „врани граяхутьи и т. д.
Очень возможно, что имперфект как одна из форм прошедшего времени в древнерусскую эпоху в какой-то мёре не был чужд не только литературному, но и разговорному языку. Правда, в памятниках актовой письменности XII—XIV вв. и в „Русской правде" имперфект почти совсем не встречается. Но он составляет обязательную принадлежность русского литературного языка „старшей поры" (сочинения Владимира Мономаха, „Слово о полку Игоревё", „Моление Даниила Заточника" и др.).
Во всяком случае в разговорной народной речи эта форма прошедшего времени вышла из употребления значительно раньше, чем аорист, может быть, до XIII в.
Сослагательное наклонение
В русском языке старых сложных форм сослагательного наклонения не сохранилось. Исчезновение их находится в явной связи с исчезновением простых прошедших времен, в частности форм аориста. В сослагательном наклонении аорист быхъ, бы и т. д.,
еще встречающийся в памятниках некнижных жанров в первой
трети XIII в. (например, в Смоленской грамоте 1229 г.: „того богъ не дай, аж бы промьжю нами бои былъ", „то дѣржати, аж быхъмъ, что тако учинили“ и др.), примерно с половины XIII столетия п е р е с т а е т и з м е н я т ь с я по л и ц а м, причем в качестве общей неспрягаемой формы устанавливается форма бы (2—3-е л. ед.ч.).Например,в Московском евангелии 1339г.: „ащебм слѣпи (вы)
были“ и пр. Представляет интерес (и не только по значению)
случай в Духовной грамоте Симеона Гордого 1353 г.: „а лихихъ
26 3
бы есте людии не слушали... слушали бы е[сте] о[т]ца нашего
вл[ады]ки Олексея“ (вместо причастной формы на л употребляется форма перфекта).
В связи, с утратой спряжения былъ, бы и пр.: 1) находится
появление сложного союза чтобы, кабы и т. п. (ср., например в
Новгородской I летописи по Синод, списку: „добиша челомь новгородьци... чтобы еси, господине, ѣхалъ", или в той же Духовной
Симеона Гордого: „пишу вам, чтобы наша свѣча бы не угасла“);
глаголы на -ывати: -ивати с коренным гласным а из
о встречаются главным образом с XI V— XV вв.: съпрашивати,
высъпрашивати — в Псковской I летописи, под 6977 г., 6985 г.;
переговариватця — в новгородской Судной грамоте XV в. и т. п.,
но это не значит, что таких форм не существовало раньше: нужно
принять во внимание, что глаголы этого типа — особенность народного русского языка. Старославянскому и, следовательно,
книжному древнерусскому языку они совершенно чужды
Следует отметить, что в древнерусском языке и даже
в более позднее время круг, этих образований был гораздо шире,
чем в современном русском. Глаголы несовершенного вида на
-ывати: -ивати, приставочные и бесприставочные, могли образовываться не только от других глаголов несовершенного вида, но также и от глаголов вида совершенного (например, в Устюжской
купчей 1612 г.: „да что купливал у Максима у Третьяка..." и
т. п.). Другие примеры: в Новгородской грамоте 1305—1308 гг.:
„а двора не затвор яти, а приставовъ не приставливати“ (не ставить, не приставлять). Ср. в поздних московских памятниках —
в „Книге о ратном строе" 1647 г.: „и то онъ придавливаетъ", „другъ
друга заставливаютъ битися" и пр.; в Уложении 1649 г.: „у кого
служивалъ", „никакова бесчестья не учинивали", „онъ своей вотчины... не продавывалъ...“, „свою рухлядь оставливаютъ", „ни на какомъ воровствѣ не обѣявливалися". Ср.: „государя свариваютъ“
(с султаном; Донские дела, 1625 г.). Ср. также в актах середины
XVII в.: „и (он) из Ростова не бегивалъ", „пускивалъ в городъ людей" и т. п.
Глагольное управление
Некоторые случаи беспредложного дополнения. В древнерусском языке предлог при дополнении мог отсутствовать и во
многих других случаях. Например, при глаголах движения, сложенных с приставкой на-: в „Повести временных лет": „иде
(Святослав) и налѣзе вятичи“ (набрел на ...); в ,Дожении“ Афанасия Никитина: „и ту наѣхали насъ три татарины" (наехали
на нас), или с предлогом до: „да слухъ насъ тотъ дошелъ, что
у вас часто сполохи живут" (Акты ист., II, 333, 1611 г.). Ср.
в пословицах и поговорках XVII—XVIII столетий „по нитке и
клубка д о хо д ят „лишняя говоря (болтовня) сорома доводит“ ит. п.
Словосочетания этого типа обычны еще в XVIII веке. Ср.
в „Притчах“ Сумарокова: „.. .суд определил, | Чтоб тотчас он быка
с коровой заплатил" (УИ, 343), „Седок оленя налетел“ (УН, 83),
или: „Чего я ныне дожила?“ („Синав и Трувор").
Отметим здесь, же, что и многие беспрефиксальные глаголы,
которые в наши дни требуют дополнения с п р е д л о г о м , в древнерусском языке имели б е с п р е д л о ж н о е дополнение. Так, мы теперь говорим „играть на чем-нибудь", „играть во что", а
по-древнерусски говорили: „повелѣ и органы играти“ — Изборник 1073 г. (=органами); „они зернью к карты играют" (карты—
здесь— творительный множ, ч.) — в Уложении 1649 г. (вместо
в зернь и в карты).
Мы говорим теперь „пить за кого-либо, за что-либо", в древнерусском же языке говорили „пити на кого-либо, на что-либо":
повелѣ (Ольга) отрокомъ своимъ пити на ня" (за древлян) — в
„Повести временных лет". В современном русском языке глагол
каяться требует дополнения в предложном падеже с предлогом в,
а в древнерусском языке — дополнения в родительном падеже без
предлога (или с предлогом о): „по в(ь)ся д(ь)ни каятися грѣхъ
своихъ" — в „Житии Феодосия Печерского"; „начата молити бога...
кающиеся о первом согрешении" — в „Сказании о Борисе
и Глебе".
Мы говорим: „воевать с к е м - н и б у д ь " , а по-древнерусски
нужно было сказать: „воевать к о г о - ч т о " , правда, в этом случае со значением „разорять": „приходиша емь и воеваша область
новгородьскую" — I Новг. летопись; „не воевати отчины их, ни
822
ихъ людии“— Договорная грамбта Дмитрия Донского 1372 г. Если
же глагол имел значение „воевать с кем- нибудь" , то говорили
„воевать на к о г о-н и б у д ь“: „Игорь воева на печенѣги11—
„Повесть временных лет“, и т. д.
В соответствии с современным словоупотреблением „мстить
кому за кого-что" по-древнерусски говорили „мстить к о м у
кого-что": „аж убьеть мужь мужа, то гмьстити брату
брата“ — „Русская правда"; „и. тако мьсти имъ кровь христьяньскую.. — I Новг. летопись и др.
По-древнерусски говорили также: „смеяться кому- чему",
в соответствии с нашим „смеяться н ад кем-чем": „очима бо
плачютъ со мною, а сердцемь смѣютъ ми ся“ (смеются мне) —
„Моление Даниила Заточника". Также в „Житии Нифонта"
1219 г.: „начата друзии смиятися ему", 332. Ср. у Пушкина,
в поэме „Цыганы": „Как смеялись тогда | Мы твоей сединеѴ1И т. д.
Следует, вообще помнить, что в д р е в н е р у с с к о м языке глаголы часто имели другое управление (т. е. требовали дополнения в другом косвенном падеже), чем в современном русском.
Например, в Новгородской I летописи по Комиссионному списку:
„о д о л ѣ Святославъ козаромъ“ (дат. мн.); ср. там же: „н е го доfi а х у т ь бо ему новгородци" и т. п. Или — из более поздних памятников—в Уложении 1649 г.: „докладывать к о г о- ни будь" :
„и о тѣхъ мастеровыхъ людехъ докладывать государя именно";
„извещать ком у-н и б у д ь“: „про то извѣщати государю... или его
государевымъ бояр омъ и ближнимъ людемъ“\ „ручаться по комнки б у д ь “: „слатца на того, кто по отвѣтчике его ручался".
Союзы
Развитие средств подчинения. Но было известно и
подчинение с помощью с о юз о в , причем не обязательно только
подчинительных. Когда тот же Афанасий Никитин пишет: „а
жити в Гундустанѣ, ино вся еобина исхарчити", он выражает
мысль, которую можно выразить и посредством, придаточного
условного: „если жить..., то на харчи уйдет все имущество". Между тем он обходится здесь с помощью лишь с о ч и н и т е л ь
н ы х союзов: а,' ино — „но", „однако" [из и-\- нъ (> но)].
Обычно же подчинение осуществлялось при помощи специальных подчинительных союзов и союзных слов, по большей части
м е с т о и м е н н о г о происхождения. Но были среди них и такие
сложные союзы, которые в своей п е р в о й части являлись по
происхождению сочинительными союзами, а во в т о р о й представляли собой частицы: аже ( = если, что), абы ( = чтобы), ать
( = пусть, чтобы; из а -j- частица ти), дабы ( = чтобы), даже
(= е сл и ; например, в Мстиславовой грамоте: „даже который
князь... почьнеть хотѣти ...“) и некоторые другие.
Эти союзы и союзные слова не были всегда одинаковыми
в книжно-литературном и в разговорном языке. Такие союзы
как чьто (^>что), очень распространенный с дописьменной эпохи,
употребляющийся для присоединения к главному придаточных
предложений, преимущественно изъяснительных, чьтобы 'Q.>чтобы,
с XIV в.), къто, (^ж т о), какъ, коли, доколе, аче идр., встречаются и в разных жанрах древнерусской литературы, и в разговорном языке, тогда как союзы вроде аще, союзные слова,
вроде иже, яже, еже и др., обыкновенно не выходят за пределы
книжно-литературной речи.
Развитие средств подчинения прежде всего выражается в расширении группы подчинительных союзов. В XVII в. подчинительных союзов насчитывалось (как утверждают некоторые исследователи) уже др 80.
Появление н о в ы х подчинительных союзов влекло за собою разгрузку с т а р ы х . Так, весьма перегруженный^ синтаксическом
3 2 8
отношении союз чьто^>что сначала мог употребляться и в
функции „союза цели (например, в Новгородской I летописи по Комиссион. списку: „не думали есме... на Луку, что его убити“, 211 об.
( = чтобы). Возникновение в XIV—XV вв. союза чтобы (см. § 104)
имело следствием утрату союзом что его „целевой" функции.
Функциональное многообразие союза что еще дает себя^ чувствовать и в XVII в. Однако в Уложении 1Ѳ49 г., этот союз употребляется о б ы ч н о как союз придаточных и з ъ я с н и т е л ь н ы х ,
д о п о л н и т е л ь н ы х , придаточных с л е д с т в и я (например:
„будет которой холопъ и роспросѣ скажет, что прежной его боярин умеръ", „и про то сыщется, что он солгалъ", „да его же дата на поруки в томъ, что ему без указу ис того городу не съѣжжати" и т. п.); встречается этот союз также с о п р е д е л и т е л ь н ы м значением: „велѣть доправить ту цѣну, что купцы давали",
„Знаменского монастыря, что на Арбатѣ", и т. п.
То же самое можно сказать о союзе яко (^>укр. як — „как", „как будто", „нежели"), бытовавшем (по крайней мере, на севере) преимущественно в произведениях книжной письменности. Ç ним употреблялись не только „изъяснительные" придаточные предложения (например, в Новгородской I летописи по Синодальному
списку: „и услышаша Новѣгородѣ, яко Святопълкъ идеть къ нимъ"
и т. п.), но и придаточные в р е м е н и (например, там же:„ и яко
увѣдаша пльсковичи погоню, отслаша полонъ"), и придаточные
п р и ч и н ы: [например, в том же памятнике: „новгородьци ж е ...
створиша вѣче на посадника Дмитра и на бра(ть)ю его, яко та
повелѣша на новгородьцихъ сребро имати"], и придаточные ц е л и [например, „хотя погубите... куманы, яко да отмьстять кръвь кр(ес)тьянску“] и другие, да еще присоединялись к главному предложению придаточные с п р я м о й р е ч ь ю (например, „и приела въ Новъгородъ, яко не хоцю у васъ княжити").
По мере накопления средств подчинительной связи сокращалась нагрузка" этого союза и одновременно происходило закрепление его (в форме яко) за с л а в я н и з и р о в а н н ы м и стилями речи. Союз у с т у п и т е л ь н ы,х придаточных предложений хотя по происхождению отличается от других союзов, так как является формой краткого причастия действит. залога наст. вр. (см. выше). В древнерусском языке он встречается редко. Например, в „Русской правде": „а за кормилца 12 гр(иве)н и за кормилицу, хотя си буди холопъ или роба" (по Синод, списку); в Московской договорной грамоте 1372 г.: „а хотя и отошлетъ (грамоту), межы
329
насъ с Олгѣрдомъ войны нѣтъ". Но его синтаксические функциисначала были расплывчаты. Он мог употребляться и со значением„по крайней мере". Значение „несмотря на то, что“ установилосьлишь с течением времени и главным образом в XVII в.
В эту эпоху, когда начиналось формирование национального русского.языка, появилось в о б ще м у п о т р е б л е н и и многосоюзов, которые до той поры являлись достоянием только разговорного языка и поэтому не получили широкого отражения в письменности, и много новых союзов. Между Между прочим, сюдаотносятся и некоторые сложные союзы, вроде потому что, встречающегося уже в Уложении 1649 г.: „а судить ихъ. . . в тѣ поры,какъ имъ государева служба минется, потому что межъ ими тѣ обиды учинилися до государевы службы", „а взяти тѣхъ пошлинъ и исцова иску будетъ нѣнакомъ, потому что того, на комъ тѣ пошлины и искъ взяти доведетца, на'Москвѣ не будетъ..., и о
Чтобы несколько детализировать сказанное о развитии средств
подчинения в русском языке, остановимся на истории у с л о в н ы х
и в р е м е н н ы х п р и д а т о ч н ы х п р е д л о ж е н и й .
В н о в г о р о д с к и х грамотах XIII—XIV вв. условные придаточные предложения могут соединяться с главным, если оно
следует за ними, без помощи спёциальных подчинительных союзов (как это и до сих пор наблюдается в говорах). Например, в грамоте 1326—1327 г.: „холопъ или роба почнетъ вадити на
господаря, тому ти вѣры не яти" (если обвинит) и т. п.; или
с помощью соединительного союза а: „а вынесутъ тобѣ аз орды
княжение великое, намъ еси князь великий" (в другой грамоте —
1371 г.); Иногда союзу а придаточного предложения в главном
соответствуют то, ино: „а исплатить Новъгородъ то серебро . . . то
великому князю грамота изрѣзати" (в грамоте 1314 г.) и т. д.
Что касается собственно подчинительных союзов, то в новгородских грамотах употребляются только аже (тот же соединительный союз а в сложении с частицей же) и оже (первая часть которого восходит к местоимению *(/)<?; ср. в старославянском юде): „іаже
'будеть тягота мнѣ от Андрея . . . вамъ потянута со мною" (1301 г.);
„іаже възыдеть к тобѣ, княже, на мужа обада (из объвада — обвинение), тому ти вѣры не яти" (около 1305 г.); „оже будеть не чистъ путь въ рѣчкахъ, князь велить .. . проводити сий гость"
(1301 г.). Иногда в роли подчинительного союза находим частицу
ззо.
ли: „истьца ли не будетъ . . . целовати ему хрестъ” (1305— 1308)
и т. д.
В н о в г о р о д с к о й же „Русской правде” по списку 1282 г.,
кроме этих способов выражения условности, еще употребляется
аче: „аче ли будетъ русинъ любо гридь. . . то 40 грив(е)нъ, аче
же и кръвавъ придетъ . . . то ему” .. . и т. д. Только один раз
‘в этом памятнике употреблено аще (старославянский вариант
аче): „аще ли утнеть руку . . . то полъ виры”. Зато в I Новгородской летописи по Синод, списку старославянское аще встречается не реже, чем соответствующие древнерусские союзы, причем не только в тех местах рукописи, которые написаны в „высоком” стиле г „да аще кто из ыстъбы (из избы) вылезеть, напрасно
убьенъ бываше” и т. п. Примерно так же в это время обстояло
дело и в Москве, судя по памятникам старомосковского языка
XIV—XV вв.
Совсем другую картину представляет, например, язык Москвы
в середине XVII столетия. В деловом приказном московском
языке в качестве условного союза обычно употребляется будет
или его более поздний вариант буде. В Уложении 1649 г. —
только будет: „ібудетъ у кого воры животы покрадутъ . . . и
в томъ. подавати явки письменные”, „да будетъ сыщется допряма,
что они про измѣну того измѣнника вѣдали, и ихъ казнити смертию“, „будетъ судья исцу или отвѣтчику недругъ,и на него бити
челомъ государю”. Иногда будет употребляется в одном придаточном предложении и в с т а р о м значении (3-е л. ед. ч. буд. вр.),
и в но в о м (условный союз): „а чего будетъ на немъ допрайить
будетъ немошно, и то велѣть доправить на^порутчикахъ его”.
В других памятниках московского приказного языка в это время
уже употреблялось буде: „а буде сыщутъ какое дурно, и имъ быть
в наказаньи” (пометы на Донских делах, сделанные в Москве
в 1648 г.), „буде по списку тѣ люди объявятся . . . и тѣхъ люден
имать” (документы 1649 г.) и т. д. Во второй половине XVII
столетия будет в качестве союза было вытеснено вариантом
буде, теперь уже не употребительным даже в канцелярской речи,
где он долго сохранялся.
В Уложении 1649 г. не встречается союза если, который,
однако, в то время уже входил в употребление в деловой речи
и встречается, между прочим, в указных книгах приказов, являющихся одним из главных источников Уложения. Любопытны случаи, когда еще сравнительно новый условный союз если (из
331
есть ли )1 соединяется с уже привычным союзом будет: „пожалуй
насъ . . . тою примѣрною землею, если будетъ. .. объявитца примѣрная земля“ (в Указной книге Поместного приказа первой половины XVII в.). Другие примеры: „а если кто въ пропискѣ тителъ
объявитца... кажненъ будетъ“ (в документах Посольского приказа 1654 г.), „если де ты не будешь . ..“ (в документах Посольского приказа 1656 г.). Во второй половине XVII в. этот союз
уже получил широкое распространение.
Кроме будет^>буде и если, в памятниках приказного языка
Москвы встречается еще условное токо (из только или токмо):
„токо въ дорогу до Дону дать сухарей . .. ино тѣхъ запасовъ и
не останетца“ и др. (в отписках и челобитных московского служилого человека Б. Лазарева 1648—1649 гг.).
Таким образом, в конце сороковых годов и в начале пятидесятых XVII столетия вошли или уже входили в употребление новые условные союзы. С другой стороны, в это время столь
распространенные в древнерусскую эпоху союзы: аже, оже, аче,
а также ли уже повсеместно вышли из обихода. Союз же аще продолжал употребляться, однако теперь уже только как принадлежность высокого слога. И не только в стихотворениях Симеона Полоцкого (вторая половина XVII в.), написанных на церковнославянском языке: „Монаху подобает въ келии сѣдѣти . .. Аще хощет въ небеси мзду вѣчную имѣти“ и т. п., но и в повестях Петровского времени: „аще хощеши в Цесарию или во Францию, азъ
тя имамъ отвезти" („Гистория о Василии Кариотском"), в письмах Петра: „аще потребно есть, то ничто же лучше могло |быть,
еже воевать морем" и пр. Только к середине XVIII столетия
вне сферы церковного влияния прекращается употребление
этого союза. Ср. Сумароков в „Епистоле о русском языке"
(1748 г.): „Коль аще, точию обычай истребил, | Кто нудит, чтоб
ты их опять в язык вводил?"
В XVII в. появился еще один условный союз — ежели, по-видимому, из церковнославянского (іеже) в сочетании с ли. На первых порах он употреблялся в тех литературных произведениях,
которые знают и юже. Этот союз получил особенное распространение в конце XVII — начале XVIII в. В письмах Петра встречаем: „въ первыхъ числахъ марта, ежели чего жестокого
1 Такое происхождение союза если (из сочетания с ли), по-видимому,
свидетельствует о возникновении этого типа условных придаточных предложений из вопросительных.
332
не будетъ, может паки домой быть" (и т. п.). Ср. там же: „еоісе
кто уйдетъ, то въсѣмъ быть в казни" (и пр.).
Сравнительно поздно вошли в употребление в нашем литературном языке в качестве условных другие союзы, по происхождению временные, например коли, когда. Со значением „когда"
союз коли употребляется в Мстиславовой грамоте около 1130 г.: „на
обѣдѣ, коли игуменъ обѣдаеть" и позже. С этим значением, как и со
значением „если", он и теперь еще живет в русских говорах,
особенно севернорусских. В современном книжно-литературном
русском языке теперь его употребление, пожалуй, прекратилось,
но в прошлом’столетии он встречается нередко, причем не только
в таких художественных произведениях, как сказки Пушкина
(например „О мёртвой царевне": „Коли парень ты румяный, | Братец будешь нам названый" и т. п.), но и в других случаях, у таких поэтов, как А. К. Толстой: „/Соль любить, так без рассудку; IКоль грозить, так не на шутку" и т. д.
Поздно вошел в обращение в разговорной речи в качестве
условного и другой временной союз когда: „Когда бы вверх могла
поднять ты рыло, IТебе бы видно было" ( Крылов) .
То же следует сказать и о кабы (из как бы, ср. укр. як бы).
В значении, „если" в письменном языке он стал употребляться
не раньше XVII в. и продержался здесь недолго. Уже в пушкинское время кабы воспринимался как особенность народного просторечия. Как известно, в черновых набросках первых стихов
сказки „О царе Салтане" у Пушкина сначала был употреблен
союз если: „Если б я была царица, | Говорит одна девица" и т. д.
Но поэт заменил это если б союзом кабы, который казался ему
более „фольклорным".
В развитии средств подчинения, в истории подчинительных
союзов имеется много общего. Это общее заключается прежде
всего в том, что одни подчинительные союзы, некогда повсеместно употребительные в древнерусском литературном языке,
впоследствии исчезли. Например, оли <^ *(j)e-li (когда, если
и т. п.); ср.: в Новгородской грамоте 1371 г.; „а оли бу деть Новугороду размирье... пособляти ти, княже, 'по Новѣгородѣ бес хытрости"; доньдеже (из до-и-де-же, с протетическим н перед' местоимением ц<уѴ, значение: „когда", „пока"; в „Повести временных
лет" (по Лавр, списку): „на вся лѣта, дондеоісе сьяеть солнце";
в I Псковской летописи: „дондеже услышимъ въ Новгородской
земли великого князя, тогда на конь всядемъ" (и пр.); донелѣ —
333
„пока" в Мстиславовой грамоте около ИЗО г.: „ідонелѣ же ся
миръ състоить. молите б[ог]а“ (и пр.); бо и др.
Другие союзы сохраняются теперь только в говорах: ико (но,
то, так как, чтобы, итак; от инъ, ина, ино), например в старомосковской речи середины XVII столетия: „да будетъ дадутъ подводы... ино ѣхати на подводахъ44 (документы Посольского приказа 1654 г.); в письмах Н.И. Одоевского: „велѣть деньги править...
ино бъ от воеводы для денегъ и присылки, не былЬ44 ( = чтобы);
в грамотах Б. И. Морозова: „а будетъ не скажетъ, ино его и пытать44
( = то) и т. д., но в Уложении 1649 г. этого союза нет. С начала
XVII в. он исчез в литературном (общерусском) языке.
Некоторые союзы изменили свою форму, стали короче. Так,
нашему пока в старом русском языке соответствует покаместа:
„а покамѣста они отъ долговъ своих свободятся, и имъ служить44
(в Уложении 1649 г.). Первоначально это покамѣста представляло собой целое словосочетание, которое могло быть разделено вставными словами. Так, в одном дипломатическом документе
1618 г. читаем: „да сказалъ де мнѣ шахъ, что и впредь, по ка я
мѣста живъ буду, мнѣ ходить к царскому величеству44 („Памятники дипломат, и торг. снош. с Персией44, III, 447).
Союз «временных» придаточных предложений когда (<^къгда)
как подчинительный союз, встречается уже в летописных текстах,
например в I Новгородской летописи по Синодальному списку:
„ікъгда бяше .брани быти на поганыя, тъгда ся начяша бити
межи собою44 (под 6726 г.) [ср. там же придаточные места: „поиди,
кде ти любо44 (под 6727 г.), „поиди, камо хочеши44 (под 6729 г.)].
Однако лишь в XVII столетии союз когда получил широкое
распространение и быстро стал вытеснять другие синонимические
средства подчинения придаточных предложений: как, егда, покамѣста и др.
Вторая часть данного сообщения
Комментариев нет:
Отправить комментарий