Никакой Украины в ту пору не было и не могло быть. О Киеве, как городе «матери городов русских», старец Зосима(1419-22 гг.) из Троице-Сергиевой лавры в XV веке уже говорил в прошлом времени. Для него и Киев, и Москва - это Русь, и живут там «русские сынове», а не украинцы или «м..али».
Седов. Восточные славяне
Славянский элемент на Волге, как это хорошо показано В. В. Седовым, представлен новгородскими словенами.
Мерянский элемент тяготел к Клязьме, где славянская колонизация велась кривичами.
Колонизация ярославского Поволжья новгородцами закреплялась действиями княжеской власти, заинтересованной в полном овладении тем участком волжской магистрали, к которому сходились пути княжеских данников и из "Оковского леса" (истоки Волги, Тверца, Медведица), и из восточных владений Новгорода (р. Молога), и из Белоозера (Шексна). Главный город этого района - Ярославль - построен, как известно, Ярославом Мудрым, но, к сожалению, год его основания неизвестен.
Все сказанное выше имеет прямое отношение к нашей теме о двух типах наличников в этом регионе. Наличники с небосводом, "хлябями небесными" и двумя рожаницами (память о которых в церковных поучениях прослежена до XVII в., а в народных поучениях по конец XIX в.), особенно часто встречающиеся на избах Ярославской области, мы должны связать с новгородской словенской колонизацией. Существование в Новгороде еще в XI в. сложной композиции с изображением волнистых "хлябей небесных" документально подтверждено, как мы видим, археологическими находками. Идея движущегося по небосводу солнца путем показа трех его позиций тоже была, как показано выше, известна средневековым новгородцам 68.
Статья Википедии «Славянска колонизация Северо-Восточной Руси»
По Волге на север и восток Волго-Окского междуречья начали проникать кривичи, повлиявшие на состав населения Ополья[5].
5. Третьяков П. Н. На финно-угорских окраинах Древней Руси // У истоков древнерусской народности. — МИА, 1970. — Вып. 179. — С. 111-137. Архивировано 29 ноября 2010 года.
В более северные земли, в том числе в регион Белого озера, стали проникать ильменские словене[6], внёсшие весомый вклад в формирование поморов. В южной части Подмосковья и в Рязанской земле славянская колонизация шла, в основном, за счёт племени вятичей, хотя отмечается также некоторое участие радимичей и северян[4], а также донских славян. Вятичи продвинулись вниз по Оке в район Рязани, вышли на реку Проню, а также расселились вверх по Москве-реке.
6. Горюнова Е. И. Этническая история Волго-Окского междуречья, с. 36-37; её же. К истории городов Северо-Восточной Руси. — МИА, 1955, вып. 59, с. 11-18.
Граница ареала расселения вятичей и кривичей, судя по характерным для каждого из племён височным кольцам, прошла по водоразделу Москвы-реки и Клязьмы[4]. Таким образом, территория Москвы находилась в пределах вятичского расселения, о чём также свидетельствуют находки вятичских артефактов на Боровицком холме. В колонизации Суздальского ополья вятичи, однако, почти не участвовали, освоив лишь часть течения Оки. На нижнюю Оку, в район Мурома, славянское население проникло не с запада по Оке, а с севера по Нерли и Клязьме, будучи таким образом преимущественно кривичским[5].
Привлекательность Северо-Восточной Руси была обусловлена рядом обстоятельств. Помимо средневекового климатического оптимума, который обеспечивал стабильную сельскохозяйственную базу, она стимулировалась развитием международной торговли и высоким спросом на истощившуюся в других областях Руси пушнину, игравшую роль главного прибавочного продукта и источника накопления богатств[7
Следующей значительной волной стала миграция в Ростово-Суздальскую землю южнорусского населения, пришедшаяся на XII—XIII век[4]. К вышеупомянутым причинам добавились процессы, имеющие общее значение для упадка Южной Руси:
- разгар феодальных войн за киевский великокняжеский престол
- регулярные набеги степных кочевников (до начала XIII века в летописях отмечено 46 половецких набегов на поднепровские земли[3][8])
- значительное юридическое и экономическое принижение простого населения[9]
- угасание значительной части торговли по Днепру вследствие ослабления Царьграда и опасности прохода половецких земель[9]
После монгольского нашествия на Русь владимирский князь Ярослав Всеволодович, был признан Батыем «стареи всем князем в Русском языце»[12], что вплоть до Неврюевой рати обеспечило его землям безопасность. Летописи содержат ряд записей о возвращении населения в разгромленную монголами Владимирскую землю, о восстановлении городов и новом заселении сёл, о действиях нового великого князя Ярослава Всеволодовича по восстановлению хозяйства и управления. Начинается переселение во владимирские земли из южных княжеств, опустошаемых непрерывными набегами не только Орды, но и Литвы, о чём писал Плано Карпини[13]. «Степенная книга» сообщает, что Ярослав Всеволодович, вернувшись из Орды, «множество людий собра», причём люди «сами прихожаху къ нему въ Суждьскую землю отъ славныя реки Днепра и от всех странъ Русския земьли: Галичане, Волыньстии, Кияне, Черниговьцы, Переяславцы и славнии Киряне, Торопьчане, Меняне, Мещижане, Смольняне, Полочане, Муромьцы, Рязаньцы... И тако множахуся»[14].
На рубеже XIII—XIV веков вследствие очередного разорения Среднего Поднепровья и Киева ханом Тохтой отмечается ещё одна волна переселений из Киевского, Черниговского и других южнорусских княжеств, которая охватила в том числе часть местной знати с дружинами[15][16].
О массовом притоке выходцев из Южной Руси свидетельствуют многочисленные примеры южнорусской топонимики и гидронимики в Северо-Восточной Руси[11].
Южнорусские переселенцы перенесли в Северо-Восточную Русь названия родных городов — Переяславль, Стародуб, Звенигород, Галич, Юрьев, Вышгород, Перемышль, Белгород а также рек. К примеру, и Переяславль-Залесский, и Переяславль-Рязанский (Рязань) расположены на реках с названием Трубеж: Залесский на Трубеже, впадающем в Плещеево озеро , а Рязанский на Трубеже — притоке Оки, названных по имени реки Трубеж — притока Днепра, на котором стоит южный Переяславль. Встречаются также реки Лыбедь, Рпень (Ирпень), несколько рек с именем Почайна, Десна, Сула и другие гидронимы, перенесённые из Южной Руси[11].
В спектрах пыльцы в Суздальском ополье начиная с IX века прослеживается постепенное сокращение площадей, занятых лесом, а относительно XII века данный индикатор говорит о полной перестройке растительного покрова — открытые ландшафты стали преобладающими.[7]
До прихода славян земли Северо-Восточной Руси населяли различные финно-угорские племена, такие как меря, мурома, мещера, весь, чудь заволочская и другие. Многие авторы, занимавшиеся вопросами славянской колонизации Северо-Восточной Руси, отмечали низкую плотность автохтонного финно-угорского населения при заселении этих земель славянами.[5][19] К их числу относятся такие исследователи, как А. А. Спицын, П. Н. Третьяков, Н. А. Макаров и другие. К причинам малочисленности местных племён относят более низкий уровень социальной и материальной культуры, в частности едва развитое земледелие, в то время как традиционными формами жизнеобеспечения были охота и собирательство, рыбная ловля и скотоводство.[5] Местами сосредоточения автохтонного населения служили берега озёр и рек, тогда как крупные участки земель, расположенные вне близости от водоёмов были практически безлюдными.[7]
С другой стороны, массив славянского населения уже в XII веке признаётся весьма многочисленным и активным[1]. Таким образом, несмотря на мирный характер колонизации и отсутствие каких-либо военных действий, можно говорить о довольно быстром численном преобладании славянского элемента в Северо-Восточной Руси.[5] Это подтверждается и археологическими данными, по результатам которых в культуре сельских поселений, а также погребальных курганов Волго-Окского междуречья довольно слабо прослеживаются финские традиции[7][20], несколько более заметные в самой северной части Ростово-Суздальской земли. Предполагается также, что в отдельных случаях имел место отток финно-угорского населения на восток.[20
С другой стороны, массив славянского населения уже в XII веке признаётся весьма многочисленным и активным[1]. Таким образом, несмотря на мирный характер колонизации и отсутствие каких-либо военных действий, можно говорить о довольно быстром численном преобладании славянского элемента в Северо-Восточной Руси.[5] Это подтверждается и археологическими данными, по результатам которых в культуре сельских поселений, а также погребальных курганов Волго-Окского междуречья довольно слабо прослеживаются финские традиции[7][20], несколько более заметные в самой северной части Ростово-Суздальской земли. Предполагается также, что в отдельных случаях имел место отток финно-угорского населения на восток.[20
Толочко П. П.. Из Киевского Поднепровья в Суздальское Ополье (конец ХІ — 40-е годы ХІІІ в.)
9. Из южнорусских изделий, поступавших на
северо-восток, следует отметить стеклянные браслеты, кресты-энколпионы, шиферные пряслица,
серебряные черненые браслеты, колты, трехбусинные серьги и др.
Все эти товары из Киева на северо-восток шли
несколькими путями. В Х–ХІ вв. водно-сухопутным:
вверх по Днепру, затем на Вазузу, оттуда – на Верхнюю Волгу, Нерль и Нерль Клязьменскую40
Как установила Ю.Л.Щапова, в различных
древнерусских регионах обнаруживаются преимущественно киевские стеклянные браслеты, изготовленные по калиево-свинцово-кремнеземной
технологии. Так было до конца ХІІ в., когда их изготовление наладили и в ряде других центров. Причем
благодаря киевским же браслетчикам, расселившимся по Руси32. Для нашей темы особый интерес, разумеется, представляют браслеты, происходящие из
раскопок в Суздальском Ополье, но в распоряжении
Ю.В.Щаповой оказалась лишь небольшая коллекция
(22 браслета) из Владимира-на-Клязьме. Все они, согласно исследовательнице, точный аналог киевских
и, следовательно, были привезены из Киева.
Схожая ситуация обнаруживается в черневом и
эмальерном ремеслах. Возникнув в Киеве, они с течением времени разошлись по всей Руси. И также,
в том числе и посредством переселения киевских
мастеров. Их традиции особенно заметны в изделиях Рязани и Владимира-на-Клязьме33. Весьма
ощутимое влияние киевских мастеров поливной
посуды также прослеживается на материалах Рязани и Владимира-на-Клязьме34. Б.А.Рыбаков, обратив внимание на близость владимиро-суздальских
эмалей к киевским, высказал предположение, что
это, возможно, объясняется выводом из Киева части
мастеров на северо-восток Руси после его взятия в
1169 г. союзниками Андрея Боголюбского35.
ЗАПУСТЕНИЕ КИЕВСКОЙ РУСИ. Под давлением этих трёх неблагоприятных условий, юридического и экономического принижения низших классов, княжеских усобиц и половецких нападений, с половины XII в. становятся заметны признаки запустения Киевской Руси, Поднепровья. Речная полоса по среднему Днепру с притоками, издавна так хорошо заселённая, с этого времени пустеет, население её исчезает куда-то. Самым выразительным указанием на это служит один эпизод из истории княжеских усобиц. В 1157 г. умер сидевший в Киеве Мономахович, великий князь Юрий Долгорукий; место его на великокняжеском столе занял старший из черниговских князей Изяслав Давидович. Этот Изяслав по очереди старшинства должен был уступить черниговский стол с областью своему младшему родичу двоюродному брату Святославу Ольговичу, княжившему в Новгороде Северском. Но Изяслав отдал Святославу не всю Черниговскую область, а только старший город Чернигов с семью другими городами. В 1159 г. Изяслав собрался в поход на недругов своих, князей галицкого Ярослава и волынского Мстислава, и звал Святослава к себе на помощь, но Святослав отказался. Тогда старший брат послал ему такую угрозу: Смотри, брат! Когда, бог даст, управлюсь в Галиче, тогда уж не пеняй на меня, как поползешь ты из Чернигова обратно к Новгороду Северскому. На эту угрозу Святослав отвечал такими многознаменательными словами: Господи, ты видишь моё смирение, сколько я поступался своим, не хотя лить крови христианской, губить своей отчины; взял я город Чернигов с семью другими городами, да и то пустыми: живут в них псари да половцы. Значит, в этих городах остались княжеские дворовые люди да мирные половцы, перешедшие на Русь. К нашему удивлению, в числе этих семи запустелых городов Черниговской земли мы встречаем и один из самых старинных и богатых городов Поднепровья - Любеч. Одновременно с признаками отлива населения из Киевской Руси замечаем и следы упадка её экономического благосостояния: Русь, пустея, вместе с тем и беднела. Указание на это находим в истории денежного обращения в XII в. Изучая Русскую Правду, мы уже увидели, что вес менового знака, серебряной гривны кун, при Ярославе и Мономахе содержавшей в себе около полуфунта серебра, с половины XII в. стал быстро падать - знак, что начали засариваться каналы, которыми притекали на Русь драгоценные металлы, т. е. пути внешней торговли, и серебро дорожало. Во второй половине XII в. вес гривны кун упал уже до 24 золотников, а в XIII в. он падает ещё ниже, так что в Новгороде около 1230 г. ходили гривны кун весом в 12 - 13 золотников. Летописец объясняет нам и причину этого вздорожания серебра. Внешние торговые обороты Руси всё более стеснялись торжествовавшими кочевниками; прямое указание на это находим в словах одного южного князя второй половины XII в. Знаменитый соперник Андрея Боголюбского Мстислав Изяславич волынский в 1167 г. старался подвинуть свою братию князей в поход на степных варваров. Он указывал на бедственное положение Руси: Пожалейте, - говорил он, - о Русской земле, о своей отчине: каждое лето поганые уводят христиан в свои вежи, а вот уже и пути у нас отнимают, - и тут же перечислил черноморские пути русской торговли, упомянув между ними и греческий. В продолжение XII в. чуть не каждый год князья спускались из Киева с вооружёнными отрядами, чтобы встретить и проводить гречников, русских купцов, шедших в Царь-град и другие греческие города или возвращающихся оттуда. Это вооружённое конвоирование русских торговых караванов было важной правительственной заботой князей. Очевидно, во второй половине XII столетия князья со своими дружинами уже становятся бессильны в борьбе со степным напором и стараются, по крайней мере, удержать в своих руках пролегавшие через степь речные пути русской внешней торговли. Вот ряд явлений, указывающих, какие неустройства скрывались в глубине русского общества под видимой блестящей поверхностью киевской жизни и какие бедствия приходили на него со стороны. Теперь предстоит решить вопрос, куда девалось население пустевшей Киевской Руси, в какую сторону отливали низшие рабочие классы, уступавшие своё место в Поднепровье княжеским дворовым людям и мирным половцам.
КОЛОНИЗАЦИЯ СУЗДАЛЬСКОГО КРАЯ. II. Находим указание и на это движение. В то время когда стали жаловаться на запустение южной Руси, в отдалённом Суздальском крае замечаем усиленную строительную работу. При князьях Юрии Долгоруком и Андрее здесь возникают один за другим новые города. В 1134 г. Юрий строит город Кснятин при впадении Большой Нерли в Волгу (под Калязином). В 1147 г. становится известен городок Москва. В 1150 г. Юрий строит Юрьев в поле (или Польский, ныне уездный город Владимирской губернии) и переносит на новое место возникший около этого же времени город Переяславль Залесский. В 1154 г. он основал на реке Яхроме город Дмитров, названный так в честь Юрьева сына Дмитрия-Всеволода, родившегося в том же году во время полюдья, когда князь с женой объезжал свою волость для сбора дани. Около 1155 г. Андрей Боголюбский основал город Боголюбов пониже Владимира на Клязьме. Известия об основании городов сопровождаются в летописи известиями о построении церквей. Оба князя, отец и сын, являются самыми усердными храмоздателями в Суздальской земле. Появление перечисленных городов отмечено в древней летописи. Из других источников узнаём, что тогда же возникло много других городов в Суздальской земле. По летописям, Тверь становится известна не раньше XIII в.; но она является уже порядочным городом в сказании о чудесах владимирской иконы божией матери, составленном при жизни Андрея, т. е. до 1174 г. Татищев в своём летописном своде говорит, что с княжения Юрия Долгорукого в своих источниках, теперь исчезнувших, он начал встречать целый ряд других новых городов в северной Руси, которые не были известны до того времени: таковы, например, Городец на Волге, Кострома, Стародуб на Клязьме, Галич, Звенигород, Вышгород при впадении Протвы в Оку (под Серпуховом) и др. Сам Андрей Боголюбский хвалился своею колонизаторскою деятельностью. Задумав основать во Владимире на Клязьме особую русскую митрополию, независимую от Киевской, князь говорил своим боярам: Я всю Белую (Суздальскую) Русь городами и сёлами великими населил и многолюдной учинил.
ЕЁ ИСТОЧНИКИ. III. Далее встречаем признак, прямо указывающий на то, откуда шло население, наполнявшее эти новые суздальские города и великие сёла. Надобно вслушаться в названия новых суздальских городов: Переяславль, Звенигород, Стародуб, Вышгород, Галич, - всё это южно-русские названия, которые мелькают чуть ли не на каждой странице старой киевской летописи в рассказе о событиях в южной Руси; одних Звенигородов было несколько в земле Киевской и Галицкой. Имена киевских речек Лыбеди и Почайны встречаются в Рязани, во Владимире на Клязьме, в Нижнем Новгороде. Известна речка Ирпень в Киевской земле, приток Днепра, на которой, по преданию (впрочем, сомнительному), Гедимин в 1321 г. разбил южно-русских князей; Ирпенью называется и приток Клязьмы во Владимирском уезде. Имя самого Киева не было забыто в Суздальской земле: село Киево на Киевском овраге знают старинные акты XVI столетия в Московском уезде; Киевка - приток Оки в Калужском уезде, село Киевцы близ Алексина в Тульской губернии. Но всего любопытнее в истории передвижения географических названий кочеванье одной группы имён. В древней Руси известны были три Переяславля: Южный, или Русский (ныне уездный город Полтавской губернии), Переяславль Рязанский (нынешняя Рязань) и Переяславль Залесский (уездный город Владимирской губернии). Каждый из этих трёх одноименных городов стоит на реке Трубеже. Это перенесение южнорусской географической номенклатуры на отдалённый суздальский Север было делом переселенцев, приходивших сюда с киевского юга. Известен обычай всех колонистов уносить с собою на новые места имена покидаемых жилищ: по городам Соединённых Штатов Америки можно репетировать географию доброй доли Старого Света. В позднейшем источнике находим и другой след, указывающий на то же направление русской колонизации. Татищев в своём своде рассказывает, что Юрий Долгорукий, начав строить новые города в своей Суздальской волости, заселял их, собирая людей отовсюду и давая им немалую ссуду. Благодаря этому в города его приходили во множестве не только русские, но и болгары, мордва и венгры и пределы яко многими тысячами людей наполняли. Каким образом могли очутиться среди этих пришельцев даже венгры? Противником Юрия Долгорукого в его борьбе с волынским племянником был союзник последнего венгерский король. Очевидно, Юрий переводил на север в свои новые города пленных венгров, попадавшихся ему в боях на юге.
УКАЗАНИЯ БЫЛИН. IV. Наконец, встречаем ещё одно указание на то же направление колонизации, и притом там, где всего менее можно было бы ожидать такого указания, - в народной русской поэзии. Известно, что цикл былин о могучих богатырях Владимирова времени сложился на юге, но теперь там не помнят этих былин и давно позабыли о Владимировых богатырях. Там их место заняли казацкие думы, воспевающие подвиги казаков в борьбе с ляхами, татарами и турками. Эти думы, следовательно, отражают в себе совсем другую историческую эпоху - XVI и XVII вв. Зато богатырские былины с удивительною свежестью сохранились на далёком Севере, в Приуралье и Заонежье, в Олонецкой и Архангельской губерниях, откуда вместе с переселенцами проникали и в дальнюю Сибирь. О Владимировых богатырях помнят и в центральной Великороссии, но здесь не знают уже богатырских былин, не умеют петь их, забыли склад былинного стиха; здесь сказания о богатырях превратились в простые прозаические сказки. Как могло случиться, что народный исторический эпос расцвёл там, где не был посеян, и пропал там, где вырос? Очевидно, на отдалённый Север эти поэтические сказания перешли вместе с тем самым населением, которое их сложило и запело. Это перенесение совершилось ещё до XIV в., т.е. до появления на юге России литвы и ляхов, потому что в древнейших богатырских былинах ещё нет и помина об этих позднейших врагах Руси.
ВЫВОДЫ. Таков ряд указаний, приводящих нас к той догадке, что на отдалённой северо-восточной окраине Руси шло движение, похожее на то, какое мы заметили на окраине юго-западной. Общий факт тот, что с половины XII столетия начался или, точнее, усилился отлив населения из центральной днепровской Руси к двум противоположным окраинам Русской земли и этим отливом обозначилось начало нового, второго периода нашей истории, подобно тому как предыдущий период начался приливом славян в Приднепровье с Карпатских склонов. Обозначив этот факт, изучим его последствия. Я ограничусь в этом изучении только северо-восточной струей русской колонизации. Она - источник всех основных явлений, обнаружившихся в жизни верхневолжской Руси с половины XII в.; из последствий этой колонизации сложился весь политический и общественный быт этой Руси. Последствия эти были чрезвычайно разнообразны. Я отмечу лишь два их ряда: 1) последствия этнографические и 2) политические.
П.Н. Третьяков. На финно-угорских окраинах Древней Руси
Хозяйство финно-угорских племен имело комплексный характер. Земледелие было развито сравнительно слабо; большую роль в экономике играло скотоводство; ему сопутствовали охота, рыбная ловля и лесные промыслы. Если восточнобалтийское население в Верхнем Поднепровье и на Западной Двине было по численности весьма значительным, о чем свидетельствуют сотни городищ-убежищ и мест поселений по берегам рек и в глубине водоразделов, то население финно-угорских земель было сравнительно редким. Люди жили кое-где по берегам озер и по рекам, имевшим широкие поймы, служившие пастбищами. Необозримые пространства лесов оставались незаселенными; они эксплуатировались. как охотничьи угодья, так же как тысячелетие назад, в раннем железном веке.
На основании материалов исследованного в Костромской области Дурасовского городища, относящегося к концу I тыс. н.э., и других археологических памятников она установила, что вплоть до этого времени поволжские финно-угры - мерянские племена - были по преимуществу скотоводами. Они разводили главным образом лошадей и свиней, в меньшем количестве крупный и мелкий рогатый скот. Земледелие занимало в хозяйстве второстепенное место наряду с охотой и рыбной ловлей. Такая картина характерна и для исследованного Е.И. Горюновой Тумовского поселения IX-XI вв., расположенного около Мурома (Е.И. Горюнова. Этническая история Волго-Окского междуречья. MИA 1961(94), с.129,168-170 и др.).
Скотоводческий облик хозяйства в той или иной мере сохранялся у финно-угорского населения Поволжья и в период Древней Руси. В Летописце Переяславля Суздальского после перечисления финно-угорских племен - иних языцеи - сказано: Испръва исконнии данницы и конокормцы -. Термин конокормцы не вызывает никаких сомнений. Инии языци выращивали коней для Руси, для ее войска. Это была одна из основных их повинностей. В 1183г. князь Всеволод Юрьевич, возвращаясь во Владимир из похода на Волжскую Булгарию, кони пусти на морьдву, что было, вероятно, обычным явлением. Очевидно, мордовское хозяйство, как и хозяйство других поволжских финно-угров - конокормцев, существенно отличалось от сельского хозяйства славяно-русского населения. Среди кормлений, упоминаемых в документах XV-XVIвв., числится мещерское конское пятно - пошлина, взимаемая с продавцов и покупателей коней (С.Б. Веселовский. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М., 1947, с.268,276,277).
Относительно курганов с сожжениями конца IX-Х в., исследованных в разное время в восточной части Волго-Окского междуречья, в археологической литературе были высказаны различные соображения. Как уже говорилось, А.С. Уваров и П.С. Савельев думали, что они были мерянскими, но отмечали наличие вещей, которые считаются неотъемлемым признаком викингов. И.А. Тихомиров полагал, что курганы насыпаны норманнами, варягами, которые принесли курганный обряд захоронения в Поволжье, где он был усвоен туземцами - славянами и финнами. Еще более категорически защищали норманскую точку зрения скандинавские исследователи, прежде всего Т.И. Арне (И.А. Тихомиров. Кто насыпал Ярославские курганы. Тр Второго област. тверск. археол. съезда 1903г., Тверь, 1906; Т.J. Аrne. La Suede et l'Orient. Upsala, 1914).
Других взглядов придерживался, как уже указывалось, А.А. Спицын. По его мнению, колонизация Ростовского края русскими...началась в IXв. и скорее всего с верховьев Днепра, из земли смоленских кривичей -. Курганы с сожжениями и вещами русско-скандинавской культуры, исследованные в Ростовском и Ярославском крае, он сравнивал с курганами Гнездовского могильника под Смоленском и считал, что примеси угро-финских вещей в курганах совершенно нет никакой (А.А. Спицын. Владимирские курганы, с.96,163-167).
С этим не была согласна Я.В. Станкевич, исследовавшая курганы Ярославского Поволжья в 1938-1939гг. По ее мнению, древнейшие курганы с трупосожжениями были насыпаны здесь выходцами не столько из Смоленского Поднепровья, сколько с Северо-Запада, из земли словен новгородских. Об этом свидетельствует устройство наиболее ранних высоких курганов, в насыпях которых, как и в новгородских сопках, имеются по несколько зольных прослоек, отмеченных еще И.А. Тихомировым, остатки каменных и деревянных конструкций и многочисленные захоронения пережженных костей
Но как бы ни разрешился в будущем вопрос о глиняных лапах, они подтверждают мысль, что пришельцы в восточную часть Волго-Окского междуречья, насыпавшие курганы конца IХ-Хв., происходили главным образом не из Верхнего Поднепровья, а с Северо-Запада. Их пути на Волгу лежали через оз. Ильмень, Мсту и Мологу, а также через Белое озеро и р. Шексну.
Уже первые исследователи древностей восточной части ВолгоОкского междуречья обратили внимание на то, что древние курганы этой области, содержащие остатки сожжений, имеются не повсеместно, а лишь в некоторых пунктах: около Ростова, Переяславля, Ярославля и Суздаля, по главным водным артериям края. Это было ясно уже на основании карты курганов, составленной А.С. Уваровым. Дальнейшие исследования привели к тем же выводам. Помещенная здесь карта (рис.10) взята из книги Е.И. Горюновой, заново рассмотревшей все данные о древних курганах восточной части Волго-Окского междуречья, исследованных в ХIХв. и позднее (Е.И. Горюнова. Этническая история, с.253-255, карта 3).
Мощное гнездо славяно-русских поселений в конце образовалось на южных берегах Плещеева озера вокруг городка - ныне городища Александрова Гора. Мне представляется, что это был город Клещин, столь же старый, как и Ростов. По его имени и озеро называлось некогда Клещиным. В XIв. непосредственно рядом с маленьким Клещиным был г. Переяславль, вскоре перенесенный от Клещина на устье р. Трубежа. На городище Клещина и в его окрестностях были найдены клады восточных монет конца I тыс. н.э.
В последующее время, в XI-XIIвв., судя по материалам из курганов, в восточную часть Волго-Окского междуречья хлынули особенно мощные потоки славяно-русских переселенцев. Преимущественно это были люди из Поднепровья, как верхнего, так и среднего, а также из Новгородской земли. Их главным путем с Днепра являлась Волга. Интересно, что обитатели бассейна Верхней Оки - вятичи - в освоении восточной части междуречья. судя по составу находок из курганов, почти не участвовали. Они продвинулись вниз по Оке в район Рязани, вышли на р. Проню, а также расселились вверх по Москве-реке. На Нижнюю Оку, в район Мурома, славяно-русское население проникло не с запада, по Оке, а с севера, через Переяславль и Ростов, по Нерли и Клязьме.
Подавляющее число височных женских украшений, найденных в курганах, представлено малыми и большими проволочными кольцами днепровских и новгородских типов, преимущественно XIв. В коллекции отсутствуют, за единичными исключениями, ромбощитковые височные кольца, широко распространившиеся в кривичских и новгородских владениях в XIIв. О том же самом говорит состав и других вещей верхнеднепровских и северо-западных типов - браслетов, перстней, подвесок. Они представлены главным образом формами XIв. Позднее северо-западная колонизационная струя значительно ослабла, точнее сказать, изменила свое направление. Вещи северо-западных типов; ромбощитковые височные кольца, браслеты и др., относящиеся к XII-XIIIвв., во множестве были найдены в курганах по обоим берегам Волги около Костромы и Кинешмы (П.Н. Третьяков. Костромские курганы. ИГАИМК, т.Х, в.6-7, 1931).
Вещи южных, среднеднепровских форм: височные кольца с напущенными бусами, украшенными зернью или филигранью, медальоны и лунницы, особенно распространенные в земле радимичей, и другие могут быть датированы Xl-XIIвв. В восточной части междуречья они представлены в курганах повсюду. В Костромском Поволжье, куда, как только что сказано, в XIIв. устремился основной поток новгородских переселенцев, вещи среднеднепровских типов не встречаются.
Отмечая, что украшений финно-угорских типов найдено в ростово-суздальских курганах сравнительно не очень много, A.А. Спицын вместе с этим указал, что они встречены не везде, а связаны главным образом лишь с некоторыми местностями. Так, значительная часть найденных подвесок-треугольников и подвесок-коньков, особенно характерных для мери, происходит из района Переяславля-Залесского. Много шумящих украшений найдено во время раскопок К.Н. Тихонравова в 1864г. у пос. Вознесенского, на месте которого впоследствии вырос г. Иваново. A.А. Спицын указывал, что вознесенские курганы выделялись и по своему устройству. Они (или некоторые из них) имели, возможно, овальную форму.
Выше речь шла о том, что в I тыс. н.э. мерянское население было очень редким, занятые им местности представляли собой небольшие острова среди необозримых лесов, связанные, очевидно, с лугами черноземного ополья, с берегами рек и озер. В XI-XIIвв. заселенные мерей местности также являлись островами, но теперь окруженными уже не столько лесом, сколько сотнями починков, весей, погостов и пахотными угодьями, принадлежавшими их обитателям - славяно-русскому населению, пришедшему сюда из разных частей Руси.
В большом количестве финно-угорские вещи были встречены в курганах Костромского и Кинешемского Поволжья, исследованных в конце XIXв. Н.М. Бекаревичем, Н.Д. Преображенским, Ф.Д. Нефедовым и др. Найденные при раскопках вещи свидетельствуют, что славяно-русское население, пришедшее сюда преимущественно из Новгородской земли, стало осваивать эту область на столетие позже, чем были освоены земли вокруг Ростова, Переяславля, Ярославля и Суздаля. Курганов, предшествующих XIIв., здесь почти нет, но XIIв. представлен уже многочисленными курганными могильниками, рассеянными по обоим берегам Волги и по низовьям ее мелких притоков. Из курганов происходят ромбощитковые височные кольца поздних северо-западных типов, плоские зооморфные подвески, обычные для курганов Ленинградской области, пластинчатые браслеты, скорлупообразная фибула карельского типа и другие украшения, заставляющие думать, что пришедшее сюда из Новгородской области земледельческое население было не чисто славянским, а содержало некоторые водские, ижорские или карельские компоненты. Но в этих же курганах встречаются и типичные мерянские вещи - треугольные и коньковые шумящие подвески, игольники и др. Характерной чертой инвентаря костромских и кинешемских курганов являются орудия труда, положенные вместе с умершим, - топоры, косы, серпы, даже сошники от сохи (а может быть, и соха целиком). Орудия труда в погребении - черта не славянская. В славяно-русских курганах начала II тыс. н.э. такие орудия встречаются относительно редко, но для финно-угорских могильников и курганов (волго-окских и северо-западных) они типичны.
Вполне определенные данные имеются о трех Мерских станах. Один из них находился около Переяславля-Залесского, не к югу и востоку от Плещеева озера, где были сосредоточены с конца IX - начала Хв. древние русские поселения (с.130), а к северо-западу от озера, по р. Нерли и ее притокам. Отсюда этот стан в XV-XVIвв. нередко называли Нерльским. Его центром было, по-видимому, с. Мериново на р. Нерли (М.К. Любавский. Образование основной государственной территории великорусской народности. Л., 1929, с.44-45). Население этой местности, сравнительно слабо заселенной и изобилующей лесами и болотами, до недавнего времени имело ряд своеобразных этнографических особенностей (М.И. Смирнов. По забытым путям Залесья. Доклады Переславль-Залесск. научн.-просвет. общ., в.15, 1926).
Другой Мерский стан находился на правом берегу Волги, непосредственно около Костромы, за р. Костромой. Согласно ревизской сказке церковных причтов 1764г., отысканной В.А. Самаряновым, его северо-восточная граница проходила по р. Костроме от с. Миссково до устья, южная - по Волге, от устья р. Костромы вверх на 20 - 25 км, третья, западная граница, замыкающая треугольную по форме площадь Мерского стана, проходила за с. Саметью, у оз. Великое Самецкое (В.А. Самарянов. Следы поселений мери, чуди, черемисы, еми и других инородцев в пределах Костромской губернии. B сб.: Древности, т.VI, М., 1876, с.48).
Местность эта, изобилующая озерами и протоками, - называемая нередко Костромской низменностью, является весьма своеобразной, соответствующей хозяйству и быту мери не в меньшей степени, чем долина Оки потребностям хозяйства мордвы, мещеры и муромы. Почти вся территория Мерского стана у Костромы заливалась в половодье водами Волги и Костромы, так что поселения, расположенные на песчаных всхолмлениях, оказывались на изолированных островах. Дер. Вежи, известная благодаря некрасовскому деду Мазаю, была расположена в пределах этой низменности, в северной части Мерского стана. Вплоть до недавнего времени население низменности занималось главным образом скотоводством, чему способствовало обилие богатых заливных лугов. Большую роль в хозяйстве играла рыбная ловля. Хлеб сеяли в небольшом количестве - для него не было подходящей земли. В настоящее время значительная часть Костромской низменности затоплена волжскими водами, поднятыми плотиной Горьковской гидроэлектростанции.
Судя по старым документам и данным последнего времени, территория костромского Мерского стана изобиловала нерусской топонимикой и гидронимией. Крупнейшими селами являются здесь Шунга и Саметь, рядом с ними находится дер. Тепра. Имеется оз. Мерское, рр. Воржа, Касть, Соть и др.
Следует также указать, что помещичьего землевладения в этой местности очень долго не было. Территория Мерского стана и его население в XVI-XVIIвв. принадлежали по частям костромским Ипатьевскому и Богоявленскому монастырям и Чудову монастырю в Москве.
Еще один Мерский стан, неоднократно упоминаемый в документах XV-XVIвв., находился на левобережье Верхней Волги около Кашина. Иногда он именовался Мерецким (С.Б. Веселовский. Село и деревня в Северо-Восточной Руси, с.17).
МАЗУРОВ Алексей Борисович, Древние славяне в Подмосковном регионе
Границу
между областями расселения вятичей и кривичей удалось установить по женским
украшениям, найденным в курганных погребениях: у потомков каждого из этих
племен существовала мода на такие украшения, которые в другом племени не
применялись. Особенно ярко это различие прослеживается по височным кольцам —
украшениям женского головного убора, крепившимся в области висков. У вятичей
височные кольца имели по 5 или 7 плоских выступов-лопастей, из-за чего их
называют «лопастными», а у кривичей они были похожи на небольшие проволочные
обручи или браслеты, почему за ними и закрепилось название «браслетообразных».
Кроме
височных колец, различались и другие украшения. Так, у вятичей излюбленными
украшениями являлись гривны из перевитой проволоки, круглые бронзовые и
серебряные привески, решетчатые перстни и бусы из сердолика и горного хрусталя.
В погребениях кривичей, напротив, гривны встречаются редко, причем чаще всего
использовались гривны в виде обыкновенных проволочных обручей. Особенно
характерны для кривичей были также привески в виде стилизованных изображений
животных или лунниц. Поскольку в одних курганных могильниках были найдены
только (или преимущественно) вятичские украшения, а в других — кривичские,
стало ясно, какие из древних курганных кладбищ принадлежали вятичам, а
какие — кривичам.
В
результате удалось очертить границы территорий, занятых каждым из этих племен.
Оказалось, что граница между ними проходит несколько севернее Москвы,
приблизительно на водоразделе между Москвой-рекой и Клязьмой.
Участвовали
в первой волне колонизации Подмосковья
и представители других восточнославянских «племен» — радимичей, а может быть —
и северян. На самых ранних славянских поселениях Подмосковья встречаются вещи, которые известны только в зоне расселения радимичей — семилучевые височные кольца и своеобразные лопастные височные кольца так называемого деспинского типа (названные так по находкам на подмосковном поселении Десна).
Поток
первых колонистов не был слишком большим:
археологам известно всего лишь около десятка
селищ, оставленных первыми переселенцами
на берегах Оки, Москвы-реки и ее притоков. Поселения с лепной славянской керамикой на территории Московской области часто располагаются на местах дославянских
городищ и селищ. Видимо, к XI в. в Москворечье сумели
проникнуть только очень небольшие по численности группы славян-радимичей, вятичей и кривичей, которые бежали от все
растущей власти киевских князей. С начала XII
в., когда эта власть начала утверждаться и в
этих землях, количество славянских поселений и могильников в Московском крае увеличилось в несколько
раз. В это же время появляются и первые города Московского края — Москва,
Коломна, Звенигород, Можайск...
В это время
вятичами была полностью освоена вся долина Москвы-реки — от впадения в Оку до самого
истока, до всех ее притоков, а
кривичами — долина Клязьмы, верховья
которой вплотную подходят к москворецкому
бассейну. Еще одним исходным районом
этого нового колонизационного потока
были южнорусские, прежде всего киевские
земли. Вероятно, этот поток переселенцев, нередко представленный
горожанами и оседавший в формировавшихся здесь городских центрах, принес в междуречье Волги и Оки южные названия рек и городов, такие, как
Трубеж, Лыбедь, Переяславль, Звенигород,
Вышгород, Перемышль и т.п.
Первые славянские поселенцы в
Москворечье хоронили своих мертвых по древнему славянскому обряду: умершего
сжигали на костре, а пепел помещали в глиняный горшок, который устанавливали в
кургане. В XI—XII вв. у славян Восточной Европы повсеместно, вероятно, под
влиянием распространявшегося христианства, происходил процесс изменения
похоронного обряда, при котором покойника стали просто помещать в насыпь
кургана. Этот процесс не миновал и Подмосковья, где курганы с остатками
трупосожжений встречаются довольно редко.
Летописи упоминают города,
возникшие здесь в это время: Волок Ламский (1135 г.), Лобынск (1146 г.), Москва
(1147 г.). Тешилов (1147 г.), Ростиславль (1153 г.), Дмитров (1154 г.),
Свирилеск (1176 г.), Коломна (1177 г.), Можайск (1231 или 1255 г.). По данным
в.Н. Татищева, основанным на недошедших до нас списках летописей, в 1151 г.
Юрием Долгоруким был основан Перемышль Московский на р. Моча.
Археологические данные свидетельствуют, что уже в XII—ХШ вв. существовали также и другие города, упомянутые в письменных источниках позднее. Это Звенигород и Серпухов, сообщение о которых относится к 1339 г., Перевитск, упомянутый в летописи под 1389 г., Хотунь, известный с 1462 г., Микулин, Зарайск.
Известные переселенцы на северо-восток: Даниил Заточник, высланный Юрием Долгоруким на озеро Лаче(Архангельская область), уроженец киевского Переяславля, Петр Ратенский, уроженец Волыни, переехавший во Владимир, Симеон, епископ Полоцкий, переехавший в Тверь, Друцкий князь Иван переехал в Дмитров(подмосковье).
Гиляров. Предания Русской начальной летописи, с. 74
«Кривичи, еже есть Ростовцы, свое княжение» Ркп. Б. Общ. Ист. и Др. Р. №128, л. 5
«А на Клещине озере в Переславле Залескомъ ... Седять меря же» там же
Казанская история:
«Бысть же черемиса, зовомая остяки. Тое же глаголютъ ростовскую чернь, забѣжавших тако от крещения рускаго и вселившихся в Болгарскую землю и Орду»
Поучение Владимира Мономаха:
« Ростову идох, сквозе Вятиче посла мя отець»
 |
| Словарь русских народных говоров |
Вятичи (Седов, Восточные славяне)
«Вятичи и до сего дне, еже есть Рязанцы» ( ПСРЛ, XV, с. 23; XX, с. 42; XXII, с. 2)
Под 1146 г. названы два вятичских города - Козельск и Дедославль. В первый из них бежал к вятичам Святослав Ольгович, во втором созывается вятичское собрание, которое принимает решение воевать против Святослав Ольговича (ПСРЛ, II, с. 336-338). В описании похода 1147 г. Святослава Ольговича на Владимира Давыдовича черниговского названы города Брянеск, Воробиин, Домагощь и Мценск, находившиеся поблизости от вятичской земли или на ее окраинах (ПСРЛ, II, с. 342).
Под 1185 г. Карачев определенно отнесен к вятичским городам (ПСРЛ, II, с. 637). Кроме того, в «Вятичах» упоминаются города Воротинеск( на р. Высса, левом притоке Оки), Колтеск(на Оке), Мосальск( в бассейне Угры) и Серенск(в бассейне Жиздры).
Вятичские курганы с трупоположениями и их вещевые инвентари были прекрасно систематизированы и интерпретированы А. В. Арциховским (Арциховский А. В., 1930).
Выделенные им предметы - семилопастные височные кольца, хрустальные шарообразные и желтые стеклянные шарообразные бусы, решетчатые перстни и пластичнчатые загнутоконечные браслеты, весьма характерыне для вятичей, позволили в деталях обрисовать вятичскую племенную территорию. Из названных вещей этнически определяющими для вятичей являются только семилопастные кольца. Остальные украшения, хотя и весьма часто встречаются в вятичских курганах, но известны и в некоторых других регионах восточнославянской территории.
На основе распространения семилопастных височных колец пределы вятичского племенного региона обрисовываются следующим образом.
На запада вятичи соседили с северянами, радимичами и кривичами. Западная граница вятичского ареала сначала шла по водоразделу Оки и Десны. В бассейнах Жиздры и Угры выделяется пограничная полоса шириной 10-30 км, где вятичские курганы сосуществовали с кривичскими. Эта полоса проходила по верховьям Жиздры и по притокам Угры - Болве, Рессе и Снопоти. Далее вятичская граница поднималась на север до верховьев Москвы-реки, а потом поворачивала на восток по направлению к верховьям Клязьмы. Правобережье Москвы-реки целиком принадлежало вятичам. Вятичи заходили и на левый берег этой реки ( на 10-50 км севернее), но здесь вместе с вятичскими курганами встречаются и кривичские. Примерно около впадения Учи в Клязьму вятичская граница поворачивала на юго-восток и шла сначала по левобережью Москвы-реки, а потом - Оки.
Наиболее восточным пунктом с вятичскими височными кольцами является Переяславль-Рязанский. Отсюда юго-восточная граница вятичей шла к верховьям Оки, захватывая бассейн Прони, но не достигая бассейна Дона. Бассейн верхнего течения Оки целиком был вятичским.
Верхнеокская керамика VIII-X вв. по всем данным очень близка к роменской. Это в основном лепная посуда (гончарная керамика появилась здесь не ранее конца X в. ). Она представлена горшками, мискообразными сосудами и сковородками. Формы горшков и мисок имеют аналогии в роменской керамике Среднего Поднепровья и бассейна Десны.
Древности ранних вятичей по основным особенностям - керамическому материалу, домостроительству и погребальному обряду - сопоставимы с синхронными славянскими культурами более южных областей Восточной Европы: роменской днепровского лесостепного левобережья и типа Луки-Райковецкой праобережной Украины.
Признаком массового проникновения славян в северные области вятичского региона служит распространение здесь курганного погребального ритуала. Курганы с трупоположениями занимают всю территорию вятичей. Это обыкновенные древнерусские полусферические насыпи, высотой около 1-2,5 м.
Хорошо сохранившийся головной убор найден в одном из курганов в с. Иславское под Звенигородом. Он состоял из шерстяной ленты, опоясывавшей голову, и витой бахромы, спускавшейся ярусами по обе стороны лица. А. В. Арциховский отметил, что аналогичные головные уборы встречены этнографами у крестьянского населения ряда районов Рязанской обл. (Арциховский А. В., 1930а, с. 101). Видимо, остатки подобного головного убора открыты и в кургане близ с. Мячково в б. Коломенском уезде.
Характерные для вятичей семилопастные височные кольца найдены в сотнях женских погребений. Их носили на головной ленте из кожи или ткани, иногда вплетали в волосы. Обычно в одном погребении встречается по шесть-семь семилопастных колец, но бывает и меньше - по четыре или по два кольца. Кроме находок в курганах, семилопастные кольца неоднократно обнаружены на вятичским поселениях, в том числе в городах Москве, Старой Рязани, Серенске, Переяславле-Рязанском, Тешилове.
Вне вятичского ареала семилопастные височные кольца единичны и бесспорно отражают расселение на земли вятичей. Два семилопастных кольца найдены в Новгороде. Встречены они также в бассейне верхней Волги, в Суздале. Несколько раз найдены семилопастные кольца и в области расселения смоленских кривичей, в том числе и в Смоленске.
Во многих вятичских курганах с захоронениями по обряду трупосожжения зафиксированы кольцевые столбовые оградки. Это оградки-частоколы, сооруженные из столбиков, вкопанных в отдельные ямки или одну общую канаву. Столбовые оградки обнаружены в восточнославянских курганах, заключающих как сожжения, так и трупоположения, на широкой территории от бассейна Припяти на юго-западе до Суздальской земли на северо-востоке. Он не может считаться только вятичским.
 |
| из словаря Русских народных говоров о Кривичах |
в духовной грамоте Семена Ивановича читаем, что Семен купил "село въ Дмитрове.. оу Ивана у Дрюцьского". В 1330 году Михаил Друцкий пожертвовал московскому митрополиту Феогносту серебряный кавкий (церковная утварь)
Комментариев нет:
Отправить комментарий