Из книги ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ БЕЛОРУСА Я. А. ЧЕБОДЬКО, Минск, 2017

 

1908. Исторический обзор деятельности Виленского Учебного Округа, за первый период его существования. 1803-1832. Отдел 3.

Булгарин Фаддей Венедиктович

Воспоминания Фаддея Булгарина:

отрывки из виденного, слышенного и испытанного в жизни

Воспоминания Я. Чебодько

если бы и потребовался ремонт некоторых из них, то об этом должны заботиться прихожане и священники, так как это их обязанность и они имеют на это особые церковные суммы. Когда же прихожане намеревались приступить к постройке или ремонту церквей на свои средства, тогда помещики не позволяли им делать этого и заготовленные крестьянами материалы для церквей использовали на свои хозяйственные постройки, вследствие этого священниками и прихожанами неоднократно подавались жалобы высшему духовному или светскому начальству против помещиков. Ксендзы, в свою очередь, оказывали давление не только на православных, но и на самих униатов, склоняя их в католичество незаметным для них образом


грамотные – во время богослужения читать польские молитвенники, которые бесплатно раздавались прихожанам в большом количестве. От униатов требовалось, чтобы они постоянно употребляли польский язык дома и в обществе, а также читали только сочинения польских писателей и тому подобное. Следствием всего этого было то, что в Белоруссии повсеместно укоренился польский язык: на нем разговаривали не только в школах, но и в правительственных учреждениях, где тогда разные должности сплошь занимали поляки, а также в публичных местах, ресторанах, кондитерских, чайных и так далее. В униатские школы большей частью помещали детей бедных родителей, завлекая их туда разными способами, например давали деньги на содержание, одежду и тому подобное. Воспитание в этих школах, как и в других униатских, проводилось базилианскими униатами, руководимыми тайно иезуитами, по учебникам, написанным ими же на польском и латинском языках.

Базилиане требовали от своих воспитанников, чтобы они не только в школе, но и вне ее разговаривали на польском языке, а также убеждали своих родных и знакомых учиться этому языку; оказавшиеся же у родителей их русские молитвенники или вообще книги, написанные на русском и церковнославянском языках, как вредные, уничтожали или же доставляли их базилианам. Этим путем большинство православных прихожан было лишено русских молитвенников и вынуждено по католическому обычаю читать молитвы в церквях и дома из польских молитвенников, которые тогда католическое и униатское духовенство в большом количестве раздавало униатскому и православному народу. Один из таких молитвенников, «Złoty ołtarżyk», хранится теперь у меня.

Особенно энергично католическое духовенство действовало на униатов и православных посредством исповеди. Здесь ксендзы выпытывали у исповедников все тайны семейной и общественной жизни униатов и православных и, пользуясь этим, тут же убеждали их к переходу в католичество, требуя от них молитв Богу, исповеди и причащения под одним видом только в костелах и запрещая им в то же время присутствовать на богослужении не только в православных, но и в униатских храмах.

ксендзы убеждали даже униатские церкви строить по образцу католических, то есть с двумя колокольнями, или же православные церкви переделывать в костелы. Униатское духовенство часто совершало свое богослужение в костелах, ксендзы же в униатских храмах, или же те и другие 19 служили вместе в костелах. Таким образом, воспитанники базилианских школ, совращая православных белорусов, оставляли в них еще кое-какие следы православия; зато католическое духовенство беспощадно стирало с них и эти последние признаки православия. Иначе говоря, в Белоруссии обращение православных в католичество у базилиан начиналось, а у ксендзов заканчивалось.

Я не могу равнодушно вспоминать о прежней жизни польских панов в Белоруссии и об их отношении к своим крестьянам. Я не знаю, чем отличался в то время русский помещик по образу жизни от польского пана, так как я, живя в Белоруссии, не знал русских помещиков, но, хорошо зная жизнь польских панов того времени, я всегда видел в них стремление к грубому произволу, к необузданной роскоши, к праздной, веселой жизни, к хвастовству и к унижению своих крепостных.

Живя в своем имении паразитом за счет крепостных и выжимая из них последние гроши, польский пан украшал свой дом, расписывая стены, окна и двери его разными цветами; приобретал богатую обстановку для своих «покоев», разбивал вокруг дома богатые сады с оранжереями; держал без нужды многочисленную дворню; завещал организовывать после своей смерти богатые похороны и сооружать красивые памятники или гробницы над своей могилой; устраивал богатые обеды, балы и вечера подряд в течение нескольких дней, приглашая на них побольше гостей.

. На какую-нибудь борзую или легавую собаку пан нередко променивал не только отдельных лиц, но и целые семейства своих крепостных, цена на которых тогда была гораздо ниже, чем на породистых собак. Расскажу один случай, красноречиво говорящий о том, как паны ценили крепостных. В имении одного польского пана С-ского была борзая собака. Эту собаку хотел приобрести сосед его пан К-ский. Когда последний объявил владельцу собаки свое желание, то пан С-ский вместо продажи предложил пану К-скому взамен собаки дать ему одно его крепостное семейство, состоявшее из мужа, жены и молодой красивой дочери. Пан К-ский тотчас же согласился на это предложение, и сделка у панов о замене людей на собаку живо состоялась. Но какова была их дальнейшая судьба! Пан С-ский с целью обменял собаку на это семейство. Через несколько дней после этой сделки он отправил мужа с женой в чужую губернию какому-то другому пану, а дочь их взял себе в дворовые под видом «покоевой», которая под угрозами пана должна была стать его наложницей.

 

 Существовал тогда у пана еще и другой обычай – продажа своих холопов, чаще безземельных, как мужчин, так и женщин, не только поодиночке, но и целыми семьями. Продавались они за наличные деньги или за долги пана. Более высокая цена существовала на красивых девиц, на мастеровых людей и на тех, которые продавались в солдаты. Такая продажа была тогда обыкновенным явлением в жизни польского пана в Белоруссии, хотя она уже и запрещалась правительством в первой половине XIX века, но обычай продавать крестьян настолько укоренился в жизни польских панов, что они никак не могли расстаться с ним. Значение пана в крепостное время было так велико, что само правительство не в состоянии было бороться с этим злом, в особенности местная администрация, которая всегда находилась в страхе у пана и потому старалась не замечать насилия его над крестьянами.

Крестьянские работы непрестанно служили поводом пану для дикого насилия над крепостными. Крестьяне по закону должны были служить пану «пригон», или «панщину», три дня в неделю, но они часто, по приказанию пана, с ранней зари до поздней ночи служили ему четыре, пять и шесть дней в неделю, а иногда отбывали его и по воскресным и праздничным дням. Кроме этого, паном придуманы были к «пригону» новые рабочие дни под названиями «толоки», «обжинки», «закоски», «обкоски» и другие…

. Польский пан под влиянием католического духовенства принуждал своих дворовых переходить в католицизм, для чего он не позволял им ходить в православную церковь, а только в костел, заставлял их учиться говорить на польском языке от тех дворовых, которые уже знали этот язык и даже учили их читать по-польски

 Случилось мне однажды лично видеть, как один польский пан, ярый враг православия, в имении своем в Белоруссии на моих глазах приказал отпороть публично на своем дворе крепостных, мужа с женой, за то, что они вопреки воле пана пошли в православную церковь (это было в какой-то великий праздник), при этом уклонялись говорить на польском языке, хотя хорошо знали его.

 

Сам белорус на вид был грязен, боязлив, худ, крайне слаб и, кроме того, отличался еще тугодумием и склонностью к суевериям.

В жизни польских панов в Белоруссии особенное внимание обращал на себя господствовавший тогда польский разврат. В то время среди панов трудно было найти польского пана, который бы не лишал невинности дочерей своих крепостных. Никогда не бывало так, чтобы пан выдал крестьянскую девушку замуж, предварительно не лишив ее чести. Нередко бывало, что, по приказанию пана, управляющий или его приказчик доставлял ему в имение на одну

ночь по несколько девушек, среди которых были имевшие от роду не более тринадцати лет. Иногда же, по заказу войта, крестьяне сами присылали к пану своих дочерей и жен. После совершения насилия пан выдавал таких девушек замуж против их воли за своих же крепостных холопов или же за крепостных другого пана, даже если они были одержимы какой-нибудь болезнью. Сами родители не имели права выдавать своих дочерей замуж, даже священники не могли венчать крепостных, не получив на это письменного разрешения от пана. При такой насильственной выдаче девушек замуж часто бывало, что девушка заявляет в церкви священнику о своем нежелании выходить замуж, а парень – жениться на ней. Мало этого, устраивая у себя в имении вечера и приглашая на них гостей, пан посылал в села и деревни своих уполномоченных лиц с приказанием собрать и привести к нему определенное количество крестьянских девушек, не исключая и замужних женщин. Приведенные девушки и жены крестьян отдавались в полное распоряжение гостей на все время их пребывания у пана. В случае если какая-нибудь из девушек или женщин вздумала бы противиться насилию, то, по приказанию пана, ее подвергали наказанию розгами или нанесению побоев до тех пор, пока не были удовлетворены страсти пана и его гостей.

Нередко, по приказанию пана, крепостной холоп должен был кланяться и целовать ноги не только пану, но и его псу, а жена его своей грудью кормить барских щенков.

Конфликты на пограничье России и Речи Посполитой в середине XVIII Века. Взгляд из Петербурга Из журнала «Arche». 2011, № 6. 

В марте 1750 г. «Пограничная с Польшей комиссия со стороны Великих Лук» разбирала жалобы на очередной разбой с литовской стороны, который происходил по привычному здесь сценарию: ночью «воровские люди» пришли в деревню на российской стороне, ограбили дома, избили несколько человек и ушли назад. По словам жертв нападения, среди разбойников были беглые крестьяне их же помещика. Об этом случае российские власти сообщили своему тогдашнему посланнику при саксонском дворе графу Герману-Карлу фон Кейзерлингу. чтобы он сделал соответствующее представление властям Речи Посполитой.

Такая ситуация повторилась и в этот раз: усилия полковника Панова по возврату беглецов ситуацию не изменили, а сам Панов еще в 1756 г. сообщал в Коллегию иностранных дел:

«...Из России в Польшу бесконечные побеги ничуть не прекращаются, но иногда еще более умножаются, и не только из дальних и из ближних к границе уездов, но и от самых деревень, где форпостные и резервные команды станции свои имеют, как воинские служащие, так и партикулярных помещиков люди, учиняя многие крамолы и кражи, в Польшу дезертируют».

https://pawet.net/library/history/bel_history/_rwar/1700a/анисимов_м._конфликты_на_пограничье_россии_и_речи_посполитой_в_середине_xviii_в..html